Да если дальше пойти рассуждать, подобно братчику, дружбе неверному, то должен был бы Тарас и все русское возненавидеть, а заодно и киргизов — за то, что в их краю страдать пришлось столько лет. Ан нет!.. Полюбились ссыльному сыну Украины детишки замурзанные, с бритыми головенками, в лохмотьях несчастных. Только вышла возможность получить рисовальные принадлежности, поставил Тарас перед собой маленьких приятелей своих — тот, что поменьше, миску в руки взял, тот, что постарше, ладони горстью сложил... Точно просят чего оба. Но не у Тараса просят. Он уже после себя самого дорисовал - позади детишек, выглядывающего из дверей. И вышло нечаянно, что детишки за него, за поэта и художника опального, у судьбы милости просили: отпустите его на волю!.. Славные детишки — запали они ему в душу на всю жизнь. Увидел Макы в классах — сразу тех вспомнил, из форта Новопетровского, заступников своих. За то, наверное, и полюбился ему кал-мыковатый хлопчик, а не только за дар свой светлый... Нелегко ему тут, на чужбине! И все же посчастливилось хлопчику, что привела его судьба в город Петербург.
После родной Украины ни о чем так не тосковал Тарас в песках закаспийских, как о Петербурге. Приехал — и в первые же дни, несмотря на худую погоду, на слякоть, обегал весь город. Порадовался, что Исаакиевский собор наконец достроили, что Эрмитаж с редчайшими картинами для публики открылся. Что выросло здесь и окрепло украинское землячество, тянется к Чернышевскому, «Колоколом» зачитывается, что польские друзья, с которыми Тарас в ссылке близко сошелся, здесь, в Петербурге, вольную газету затеяли... Видно, не так уж долго ждать остается, когда поедут в Петербург и смелые люди из тех краев, откуда Макы родом, а зачем поедут — дело понятное, объяснять не надо. Ссылка Тараса приучила лишних слов не говорить. Как вышел на волю, дневник было откровенный завел, а теперь бумаге молчок. Пи слова о том, о чем вечерами долгими беседует Тарас с новым другом своим, Чернышевским Николаем Гавриловичем. Великую цель Чернышевский видит, и потому пойдут за ним лучшие из лучших... На бунт подымать народ, к топору звать... На муки и страдания пойдут тоже с поднятой головой. И гордость за них охватывает, и сердце болит у Тараса от тревожных предчувствий.
Задумался Шевченко, склонившись низко к мольберту. Макы повертелся на стуле — никаких замечаний. Осмелился и слез...
— Что? Устал? — Шевченко поднял голову. — А мне, хлопчик, занедужилось. Словно жаба у меня в груди. До того мерзкая, до того похожая на одну высокую особу, кою я в виршах своих просмеивал, аж дыхание перехватывает... Вы, ребятки, ступайте. Не вышло мне, Макарушка, сегодня твой портрет закончить. Уж после как-нибудь. Пойду, прилягу.