Друг мой, брат мой... (Стрелкова) - страница 66

В конце августа они возвратились в Петербург. А через изрядный промежуток времени в «Колоколе» появились строки, лишившие покоя омское начальство. «...Теперь хотя (немного) о Киргизской степи. Известно, что киргизы Средней орды платят ясак, то есть определенную часть своих стад, впрочем натуральная уплата лошадьми, баранами и прочими давно уже заменена денежною. Это, по-видимому, самый рациональный налог... потому что распределяется пропорционально имуществу. Но увы! На деле оказывается совсем не то... кто хочет откупиться от непомерного ясака, должен бывает дать чиновнику, чтобы он уменьшил показанное число голов... Из этого составляют себе состояние не только члены приказов, но и первоприсутствующие лица областных правлений, особенно омского...»

Как заведено, свежий номер «Колокола» прислали Петру Петровичу Семенову. Он сразу угадал автора критических строк. Двух авторов, ему прекрасно известных...

Под Валихановым был конь арабской породы, русского государственного завода.

Макы, сидевший на ступеньках террасы, поднял стриженую голову от кропотливой работы — в руках у него был почти законченный деревянный конь с длинной косматой гривой и пышным хвостом. Валиханов издали видел, что брат, каждое утро приходивший глядеть на натуру, на Сонину лошадку, на русского араба, все же резал степного скакуна, выносливого, приземистого, умеющего копытами отбиваться от волков.

Грум помог Соне сесть в седло.

— Прошу тебя — осторожно! — окликнула с террасы Лизавета Кирилловна.

— Да, мама! — был нетерпеливый ответ.

Валиханова восхитило чисто русское умение произнести «да» как «нет». Все его чувства были сейчас обострены, и многое уже знакомое он открывал для себя словно впервые.

Лето катилось под горку — конец июля. Но трава на газонах поражала сочностью. В Степи об эту пору все пожухло, побурело. Там сушь великая, а тут, на русском Севере, все лето дожди. Там ветер несет колючий песок, а тут в ветре капли влаги. Там смуглые лица и узкие глаза, а у Сони щеки розовые и глаза распахнуты светло... Там одно — тут совсем другое. Мог ли он забыть?

Они ехали рядом по лесной дороге. В лесу Валиханов чувствовал себя потерянно, иной раз при всем топографическом опыте сбивался с дороги и плутал. Он предпочел бы для прогулок открытое поле, но Соня любила лес. Недавно он заметил, что лес стал как-то необычно шуметь: с чего бы это? «Осень скоро, вот и шумит», — сказала Соня. Она не знала, как зовутся иные деревья и кусты, а что к осени лес тревожится, знала всегда.