— Не дрейфь, третий факел. Я, Анатолий. — Человек двинулся ей навстречу.
Сумрачный. В глазах — ни тени насмешки. Телогрейка нараспашку. Рукавиц нет. Руки в карманах, и видны красные от мороза голые участки запястьев.
— Я залил масло, можешь возвращаться! — безразличным тоном сказал Анатолий. Вот тут-то и надо было ей что-то сделать. Может, застегнуть ватник. Взять за озябшие руки. Или близко-близко посмотреть в глаза.
— Долго спите, мадонна. Так и царствие небесное проспать можно.
Замерло на губах теплое слово. Любка резко повернулась и зашагала прочь. Шаг, десять… пятьдесят…
— Люба!
Она обернулась разом, почти одновременно с окликом. Где же он? На вышке? Что он собирается делать на лестнице, на такой высоте?
— Люба-а! — Анатолий махал своей шапкой-развалюхой. — Люба, слышишь? — Голос его звенел знакомо, издевательски. — Помяни меня в своих молитвах, нимфа! Ороси слезами мой молодой красивый труп! Але!..
Господи, что он еще надумал? Любка бросилась к скважине. У нее внезапно пропал голос.
— То…ля! — вырвалось что-то, похожее на крик.
На белом, удивительно белом снегу что-то чернело.
— Толя! — Она кричала что-то еще — бессвязное и отчаянное — и, спотыкаясь на ровном месте, бежала к черному пятну у подножия вышки.
Анатолий перевернулся на спину, лицо перекошено гримасой.
— У, порнография… — простонал он. — Вот так фокус… Я ж пошутить… Тут же яма была, помню… Засыпали, под снегом не видно…
— Что с тобой, что?! — Любка упала рядом, взяла в ладони его мгновенно взмокшее лицо, затем, совершенно не понимая, что делает, стала лихорадочно ощупывать ему руки и ноги. Анатолий сдавленно вскрикнул.
— Толенька… Зачем ты?! — И неудержимо, обильно хлынули из глаз слезы — слезы любви, отчаяния, прощения… Любка начала покрывать поцелуями его губы, глаза, волосы.
— А ты все-таки первая… поцеловала… — Анатолий попытался улыбнуться, но вместо этого охнул сквозь стиснутые зубы. — Левая стойка подломилась, точно…
— Дурень… Сумасшедший… И все я!.. — Любка, окончательно потеряв голову, попыталась расстегнуть ему рубашку, руки ее растерянно метались от лица Семина к своим карманам, ища что-нибудь такое, что могло бы облегчить боль. — Горе ты мое!
— Помоги добраться до Птичьего оврага, — прошептал Анатолий.
— Это зачем?
— Чтобы подумали, будто я в овраг… упал. Не поздоровится, выгонят.
— Я никому не скажу, Толенька!
— Могут все равно узнать… В такую рань у скважины. Нарушил технику безопасности, сама ж понимаешь. И так один талон остался…
— Да ты ж не можешь идти! — она в отчаянье огляделась и вскрикнула от радости: у поворота показались розвальни — пожилой дядька вез копешку сена. Он помог уложить Анатолия, согласился подтвердить, что несчастье случилось именно на Птичьем овраге. А для вящей убедительности даже попросил Любку скатиться по склону — Любка покорно выполнила его просьбу, она с трудом соображала, что вообще происходит кругом.