Никита некоторое время наблюдал за этим неожиданным взрывом трудового энтузиазма, потом подозвал Васю Федотова.
— У нас тут новый ударник объявился, — тихо сказал он.
— Вижу. Может, совесть заговорила?
— Как же! У него на месте совести щетина с палец толщиной. Ты приглядывай за ним.
— Есть! — Иван улыбнулся. — Товарищ капитан тоже приказал глаз не спускать.
— Правильно сделал.
Никита и сам, несмотря на уйму дел, все время старался держать в поле зрения этого крайне, просто физиологически неприятного ему человека. Ничего подозрительного не происходило. Ваня выполнял свои обязанности подчеркнуто открыто — он просто ходил за Яя по пятам. Но тот работал всерьез, подгонял грузчиков, весело скалил свои желтые прокуренные зубы, подмигивал Ивану.
Иван был невозмутим, строг и непроницаем.
«А помогает работать грузчикам, очевидно, потому, что хозяева хвоста накрутили, — подумал Никита, — нечего, мол, бездельничать, невелика персона».
Да, все стало на свои места…
Груз сдали, груз приняли, и колонна ушла к себе, за кордон. А с ней и неприятный тип, караван-баши Яя, и какой бы темной личностью он ни был, к работе его никаких претензий не имелось.
«С глаз долой — из головы вон (не из сердца же — чур-чур меня, — держать там такого хоть мгновение)», — подумал Никита.
Дотемна провозились они с Бабакулиевым в своей «конторе» — обшарпанной, насквозь прокуренной комнате, с двумя письменными столами и допотопным, огромным, как танк, сейфом. Капитан шутил, что если прорезать в нем амбразуры, получится непобедимый дот.
Комнату украшали только яркие календари «Совэкспорта» за разные годы, развешанные по стенам.
Когда Никита пришел домой, он застал идиллическую картину. За столом, заваленном красками, карандашами, фломастерами, бумагой и еще десятками необходимых художнику вещей, работала Таня.
Еще в Ленинграде она получила заказ на цветные иллюстрации к детской книжке. Это было огромной удачей для начинающего художника-графика, первой по-настоящему творческой работой.
Тане до смерти надоело рисовать плакаты по технике безопасности, рыб, моллюсков, осьминогов и прочих каракатиц для какой-то толстенной научной книги, где превыше всего ценились точность и подробность изображения.
Ползучий натурализм, как говорила Таня. А тут цветная книжка, да еще сказка! Таня была счастлива. И теперь целыми днями работала, мучаясь, делая десятки эскизов, сомневаясь, порою чуть не плача.
Никогда не предполагал Никита, что рисовать цветные картинки для детской книжки такой тяжкий труд. Тяжкий, но и радостный, потому что надо было видеть, как светилась Таня, когда работа ей удавалась! Тогда она рьяно, истово бралась за подзапущенное домашнее хозяйство, готовила какие-то неведомые, замысловатые, но необычайно вкусные блюда, чистила все в доме, драила и закатывала «званый ужин».