Но ведь он пальцем их не касался? Все равно — он первопричина.
А может быть, первопричина находится гораздо дальше? Плевать, тех я не видел своими глазами, а его видел. И если бы встретил сейчас — убил бы, уничтожил! Это счастье его, что он в тюрьме».
Никита вздрогнул, снова тревожно огляделся; впереди спокойные затылки, позади дремлющие лица.
«О чем я? Глупости все. Давайте после драки помашем кулаками… Ты еще объяви ему вендетту и жди двенадцать лет, держа кинжал за пазухой».
Сильно захотелось пить, нестерпимо захотелось, язык стал неповоротливым и шершавым. Никита встал, прошел по проходу в закуток между первым и вторым салонами — пристанище стюардесс.
Вибрация и грохот были здесь очень сильными. Но две авиадевушки болтали непринужденно, не повышая голоса и, кажется, отлично слышали друг друга.
Когда Никита вошел, обе удивленно и, как ему показалось, чуть испуганно взглянули на него, и Никита понял: говорили о нем.
— Дайте попить, — попросил он!
Обе поспешно потянулись к шкафчику, столкнулись руками, но не улыбнулись.
Одна молча открыла бутылку нарзана, вторая подала стаканчик. Две пары глаз серьезно глядели, как он пьет.
«От меня, наверное, исходят какие-то волны, биотоки. Почему-то при мне люди перестают улыбаться.
Или, может быть, у меня лицо такое, при котором не улыбаются?»
— Девушки, у вас есть зеркало? — спросил он вдруг.
Они ничуть не удивились, одна молча раскрыла сумочку, вытащила зеркальце.
Никита взял его, внимательно, сосредоточенно стал разглядывать себя: лицо как лицо, худое, проперченное горным солнцем… Вот только глаза… Да, глаза… Как у больного спаниеля… Но у спаниеля глаза карие, а у меня светлые… И все равно.
— Вы не знаете, у спаниелей бывают серые глаза? — спросил он.
Они изумленно переглянулись, одна чуть заметно, инстинктивно отодвинулась.
— У кого?!
«Ясно. Теперь все ясно. Они думают, что я сумасшедший. А это не так? Нет. Не так. К сожалению. Возможно, для меня и лучше было бы на время выпасть из бытия, завернуться в безумие, как в кокон, а потом, когда вся горечь осядет, проклюнуться в жизнь другим, обновленным. Этакой бабочкой с новенькими крылышками… Дурак! Неужели ты кокетничаешь?! Нет, пожалуй… Просто мозг защищается. Сам, непроизвольно. Лучшая защита — самоирония. Но ты рассуждаешь об этом. Можешь рассуждать. Значит, пока все в порядке».
— Спаниель — это такая охотничья собака. Она похожа на сеттера, только маленькая, с длинными мохнатыми ушами до земли. Спаниели очень милые псы, — сказал Никита и попытался улыбнуться, — только все сплошь кареглазые.