— Мог бы, конечно, и пораньше сообщить об этом… Ладно. Завтра с утра езжай в Горское, созванивайся с Пушкином, зови свою невесту в гости, пригласи и родителей ее, сватовьев наших будущих. Телефон у них есть?
— Телефон-то есть, да родителей нет — через две недели вернутся из отпуска.
— А Нина?
— Ждет моего вызова.
— Вот и вызывай. Познакомимся, о свадьбе договоримся. На заставе такое дело не соорудишь. У меня предложение: свадьбу отпраздновать в нашем офицерском клубе. И нам недалеко ехать, и гостям сподручно — для приезда в город никаких пропусков не надо. Ночлег в гостинице схлопочем.
Совсем-совсем недавно отец и мать для Саньки были самыми дорогими, самыми главными людьми на свете. Теперь, именно с этих вот минут, они отодвигались на второй план, а на первый выходила пока неведомая девчушка по имени Нина. Так же, как вошла когда-то в жизнь молоденького лейтенанта Петра Зимина веселая и властная девушка Тася, она тоже оттеснила в сторонку и своих и его родителей… Хочешь ты этого или не хочешь, но приходится делать и второй вывод, тоже не такой уж веселый: вот и ты переходишь в почтенную категорию стариков, и уже всерьез надо подумывать о том, чтобы передавать свои житейские и служебные дела в молодые, более крепкие руки, а самому отходить в сторонку…
На какую-то минуту задумался Петр Андреевич — за это время даже папироса не успела потухнуть. Как ни странно, размышления его прервались из-за того, что со стороны заставы донеслись непривычные звуки — не шум спортивных баталий, не шлепки по мячу, не грохот брошенной на помост штанги, не выкрики болельщиков, — переборы баяна донеслись. Было очевидным, что оказался этот давно отдыхавший и порядком запылившийся инструмент в чьих-то опытных руках. Петр Андреевич знал — в чьих, а Санька удивился:
— Кто-то здорово играет! А вроде бы не было на заставе баяниста.
— Был, да помалкивал. Есть у нас такой парень из новичков — Киселев.
— Как же, знаю. С гонорком парень.
— А ты не спеши с выводами. Давай-ка лучше помолчим, послушаем.
А слушать было что: чувствовалось, стосковался Киселев по баяну, а может, баян — по хорошим рукам. Тихие, чуточку грустные звуки разливались вокруг, не тревожа, не спугивая плотной пограничной тишины. Киселев знал, что играть: то «Далекая застава» слышалась, то — «Вы служи́те, а мы подождем»… Сейчас, конечно, все расселись вокруг баяниста, но ему никто не подпевал. Ребята сидели молча — давно они не слышали живой музыки. Может быть, только ее и не хватало в этот тихий безветренный вечер.
Вот баян замолк, и из курилки — со скамеек, окруживших врытую глубоко в землю старую бензиновую бочку, — донесся одобрительный гул солдатских голосов.