Сидим, говорим, курим и спорим:
— Нет, Михалыч! Казак я. Куда казаки, туда и я.
— Не то говоришь, Максим Петрович, не то! Разве казак не предупреждает других окликом «Под ноги», заметив яму на дороге, острые камни или стекло?
— Но это ж, чтоб коней не покалечили, а ты хочешь…
— Хочу, чтобы казаков не калечили, чтоб им вовремя сказали: «Казаки, под ноги». И кто им это скажет, как не ты, партизанский сотник? Тебя знают и тебе верят…
— Сделано, кажись, все, чтоб мне не верили… и надо еще знать, где эта яма, чтобы не зря брехать…
Долго беседовали, до первых петухов. Не скрывал он своего недовольства в одном и сомнений в другом:
— Не я толкаю казаков на неверную стежку. Верный путь им покажу, если сам его увижу. Скажу ли тебе? Вряд ли… уж после, может, когда. Верю я, добра ты казакам желаешь, только цены того добра не угадываю…
Тут же, как бы мимоходом, и меня одернул:
— Ты, Михалыч, богато людям добра не сули! Не всему ты голова.
Пора прощаться.
— Ну что ж, Максим Петрович. Спасибо за откровенность!
— За что спасибо-то? Общую правду ищем…
Общую правду? Ну, конечно же! И где ей быть, как не тут, между трудовыми казаками и советами. И эту правду я знал, вообще знал. Только в ту ночь она не давалась мне. Кажется, ни в чем я не сумел разубедить моего давнего друга, и может так случиться, что мы и советская власть потеряем его. Это я видел, а сделать ничего не мог.
Не с одним Максимом Петровичем я побеседовал. В правлении колхоза и в поселковом Совете встречался с казаками. Только мало толку было. Как и в первый приезд, с глазу на глаз ни с кем не оставляли и за мной табуном ходили. Следили, должно быть. Но и это дало кое-что: опасение надвигающейся беды усилилось. Сюда надо вернуться немедленно. И теперь уже на пару недель, не меньше. Надо побеседовать с десятками казаков и не жалеть ночей на беседы с Максимом Петровичем. Надо обследовать все зимовья, пади и долины, где они, засланные, могут быть, и все таежные тропы в Богдати и на Шилку через Газимур.
Я понимал, что начальство не будет удовлетворено и итогами моей второй поездки. Но мне ясно: зреет новый мятеж. Прямо об этом, разумеется, начальству не говорю, а чтобы сами сделали вывод. Докладываю, что некоторые казаки строевых коней дома держат, подкармливают…
— Как объясняют?
— Разно! Врут только. То в тайгу выезжал и коня вернуть не успел, то жинка овса нагребла и пристала: «Приведи строевого! Пускай поест, и мы с детьми на него поглядим…» Казачка ж она…
— И это все?
— Почти. Заметил еще, что казаки меня еще больше остерегались, чем в первый приезд. Как ни ухищрялся, с глазу на глаз ни с кем не оставили.