Уловив момент, когда борта кораблей сравнялись, оба матроса ухитрились прыгнуть и повисли, уцепившись за фальшборт кавасаки. Судно снова взлетело вверх, и стали видны подошвы матросских ботинок.
Боцман прыгнуть не успел, но вовремя шарахнулся в сторону. Черный блестящий борт кавасаки со стекающими пенными струями ухнул вниз, раздался такой зловещий треск, что каждому показалось, будто крошатся его собственные зубы. Толстая обшивка кавасаки и массивный привальный брус оказались прочнее корпуса малого корабля, рассчитанного только на скорость.
Осипов что-то кричал в переговорную трубу, потом повернулся к Грачеву:
— Захватить нарушителя быстрей, быстрей, пока держимся!
Сбросив плащ, скользя по мокрой палубе, Грачев пробежал на нос и встал рядом с боцманом. От столкновения корабли разошлись, между ними вскипали и опадали шапки пены. Один из матросов принял брошенный боцманом швартов и ухитрился заложить его на кнехт кавасаки. На такой волне подтянуть судно руками было не под силу. Вот волна снова сблизила корабли, грозя их столкнуть. Грачев прыгнул и наверняка сорвался бы, но помог боцман. Они вместе перелезли через фальшборт. Один матрос пытался открыть люк в машинное отделение, второй изо всех сил бил прикладом в дверь рубки. Нарушители заперлись внутри судна.
«Что за детская глупость?» — подумал Грачев и вдруг догадался, что это хитрость. До нейтральных вод оставалась миля, а то и меньше. Кавасаки малым ходом, подгоняемый ветром и волной, таща за собой пограничников, уйдет из наших вод. Наверняка сейчас японский радист сыплет в эфир морзянку о том, что в международных водах на них напал советский военный корабль. Если его запеленгуют, то неувязку в одну милю легко можно объяснить. Грачев оглянулся, корабль заметно осел носом, на мостике метался Осипов, что-то кричал в мегафон и отчаянно размахивал кулаками, видимо торопил.
Грачев выхватил наган, выбил рукояткой стекло рубки и влез. Внутри рубки никого не было. Тусклый фонарик нактоуза освещал только картушку компаса, она металась и колыхалась под толстым стеклом. Если бы штурвал не был закреплен крепким концом, Грачев не сразу бы догадался изменить курс судна. Завязывая трос наспех, японский матрос остался верным привычке, не затянул конец «бабьим» узлом, который зубами не развяжешь, а в кармане Грачева был только крохотный складной ножичек. Раздернув узел, Грачев повернул судно к своим берегам и снова закрепил штурвал. Потом нащупал дверь, ведущую из рубки вниз, рванул, она не поддавалась. В это время ритмичная дрожь корпуса кавасаки прекратилась. Японские мотористы заглушили двигатели, и ветер вновь гнал оба судна в нейтральные воды. В горячке, не зная что предпринять, Грачев стал стрелять в дверь. От каждого выстрела в ней появлялись светящиеся точки — внизу горели лампы.