Прошел уже месяц с тех пор, как он вышел прогуляться в город и увидел старую жестяную коробку в витрине лавки старьевщика. Мелвин, владелец, любил называть её антикварным магазином, но чаще всего там продавался только хлам по грабительским ценам. Он почувствовал, что его тянет к коробке, и, не успев опомниться, вошел в магазин и принялся бродить по нему. Он не сказал, что интересуется коробкой, потому что тогда цена поднимется, по меньшей мере, на двадцать фунтов, поэтому он прошатался десять минут и уже собирался выйти за дверь, когда остановился и посмотрел на коробку. Наклонился к окну и осторожно извлек её из остальной груды мусора. Мелвин пошел поставить чайник, так что у него появилась возможность быстро взглянуть.
Когда-то она была богато украшена золотым узором, теперь же ржавчины стало больше, чем золота, и в таком состоянии она выглядела жалко, но он чувствовал, как его сердце бьется немного быстрее, когда держал её. Мелвин очень громко разговаривал с кем-то по телефону, поэтому он открыл коробку, чтобы заглянуть внутрь: там лежало несколько очень старых, зернистых черно-белых фотографий и пара писем. Он сунул коробку подмышку и пошел в заднюю часть магазина. Мелвин, глубоко погруженный в разговор, прижимал трубку к уху и помешивал чайный пакетик в своей треснувшей кружке, с картинкой королевской свадьбы Чарльза и Дианы.
— Сколько вы хотите за это, Мелвин? — Он изо всех сил старался выглядеть невозмутимым, чтобы не вызвать подозрений.
— Пятерка. Это, знаете ли, антиквариат, викторианский.
— Пятерку? Я только хочу, чтобы она выдержала несколько пуль из пневматической винтовки. Дам вам четыре фунта.
Тот, кто говорил по телефону, отвлек внимание Мелвина, и он кивнул в знак согласия. Он отсчитал четыре фунтовые монеты и положил их на прилавок. Мелвин снова кивнул, сунул деньги в карман и повернулся, чтобы налить молоко в чай. Он вышел из магазина с коробкой под мышкой и широкой улыбкой на лице: сегодня хороший день для него. Не так уж часто ему удавалось одержать верх над стариком Мелвином. Он вернулся домой и спрятал жестянку в шкаф — в безопасное место, пока не успеет, как следует её рассмотреть.
Он сидел здесь, вежливо слушая, как мать ворчит о покойном муже Эдит, и думал о том, как ему надоела эта жизнь. Его тошнило от одиночества, тошнило от матери, которая с каждым днем становилась все раздражительнее. А потом, откуда ни возьмись, появилось жгучее желание кого-нибудь убить. Внутри, где раньше он не знал ничего, кроме спокойствия, теперь бурлил омерзительный ужас. Он не хотел просто ударить кого-то молотком по голове или, может быть, переехать его. Он хотел привести женщину в старый особняк в лесу и перерезать ей горло от уха до уха. Ему хотелось смотреть, как густая алая волна теплой липкой крови струится по бледной, молочно-белой коже его жертвы. У неё должна быть самая белая кожа, чтобы кровь ярко контрастировала с ней, и тогда он будет резать и резать, пока Монстр внутри него не насытится, и он снова не почувствует себя самим собой.