— Сколько килограмм будешь? Не утонем? — спросил он шутя, когда я садилась в его маленькую лодчонку.
На берегу Гвасюгинки Джанси вручил мне пакет и объяснил, что посылает письмо в райисполком по поводу закрепления охотугодий за колхозом «Ударный охотник». У Джанси, как всегда, было много забот. Он беспокоился и о том, чтобы в Гвасюги прислали хорошего фельдшера, и о том, чтобы охотникам выдали новое оружие.
— Еще попрошу вас об одном деле. Надо помочь Яту и Миону добраться домой. Возьмите их на свое попечение. Приедете в Хабаровск, там придется их на пароход устроить. В общем я очень прошу. А зимой я сам приеду в Хабаровск.
Так вот почему опустела изба Джанси? Оказывается, гости уже отправлялись домой. Миону в своем бордовом мокчо, подпоясанном кушаком, в фетровой шляпе с широкими полями стоял в носовой части бата, покуривая трубку. Яту, повязанная белым платком, сидела на корме посмеиваясь.
— Иди сюда! — позвала она меня. — Садись с нами!
Тем временем Лидия Николаевна укладывала на бат свои трофеи, и кто-то в шутку заметил, что недостает лишь тигровой шкуры для полного комплекта.
Мой рюкзак, постель и чемоданчик с книгами уже нашли себе место. Я и не заметила где. Ах, вот оно что! Дада подошел ко мне, взял у меня из рук корзину, в которой сидел живой еж. По молчаливому и сосредоточенному лицу старика я поняла, что он сердился.
— Садись! — повелительно сказал Дада, указывая на свой бат. — Надо вместе до конца ходить. — Он улыбнулся, и вся напускная строгость его исчезла.
Мы простились со своими друзьями. Мать Мирона, у которой я доила корову, вышла из дому, опираясь на клюшку, вынесла нам молока. Амула натолкала в карманы наших ватников еще горячей, только что сваренной кукурузы. Бабушка Василия принесла соленых огурцов. Сам Василий с нами уже не идет. Ему нездоровится.
— Ну, я вижу, так мы до вечера не выберемся отсюда, — скептически заметил Шишкин.
Он устроился в лодке Миону, как раз посредине бата, основательно загрузив его своими картинами. Наконец Колосовский подал команду к отплытию. Стукнулись о камни шесты. Еще несколько минут — и за поворотом исчезли последние гвасюгинские домики.
Дада сидел впереди с веслом в руках. Быстрая река понесла нас, покачивая на холодных, серых волнах. Митыга, одинокая и беспечная женщина, сидевшая на корме, всю дорогу пела песни. Высокий, дрожащий голос ее перекликался с осенней природой, и когда мы проходили мимо скал, звонкое эхо возвращало нам каждый звук. День был холодный. В воздухе пахло снегом. Горы уже надели серебряные шапки, хотя по берегам еще зеленела трава. Осень догорала в лесу разноцветным пожаром.