На следующий день пришли баты. Сначала четыре, потом три и еще три. Громко разговаривая, удэгейцы высаживались на берег. Вскоре по всему берегу задымились костры. Поляна превратилась в живописный табор. Около каждой палатки вились дымокуры. Женщины, сидя на корточках перед костром, готовили обед, мужчины обстругивали шесты. Поблизости резвились их дети. Василий Кялундзюга только что вернулся с рыбной ловли и теперь угощал своих земляков ленками.
К вечеру пришел еще один бат. Колосовский удивился: зачем так много? Девяти батов было достаточно, чтобы разместить груз экспедиции, десятый предназначался для Ермаковых. Одиннадцатый, выходит, лишний? Колосовский подошел к батчику. Пожилой удэгеец Маяка, протягивая руку, здоровался со всеми по очереди.
— Я вниз иду жень-шень искать, — заявил он.
Вместе с женой Маяка отправлялся на поиски драгоценного корня по заданию сельпо. В Ходах они решили заночевать.
— Ах, вон что! — сообразил Колосовский. — Ну вот и прекрасно. Где наши художники? — спросил он кого-то из студентов. — Позовите сюда Шишкина и Высоцкого.
План был таков. Вместе с Маякой художники завтра поедут вниз до села Ударного, о котором так много было разговоров в пути. Им представляется возможность поработать неделю. За это время мы рассчитывали сделать все необходимое.
— Это, знаете ли, весьма заманчиво, — проговорил Шишкин после некоторого раздумья, — но как мы оттуда выберемся?
— Боитесь, как бы не остаться в тайге?
— Нет, но мы должны знать, чем располагаем. Кто повезет нас обратно? — возразил Высоцкий.
Колосовский не дал ему договорить:
— В вашем распоряжении будет бат.
— Ну, тогда другое дело, — весело подхватил Высоцкий.
Утром мы расстались.
Десять батов друг за дружкой потянулись вверх по реке. Замелькали белые шесты. Лес огласился звонкими голосами женщин, перекличкой детей, свистом, хохотом удэгейцев, следивших за тем, как собаки бросались вплавь, вслед за лодками, а потом, оставшись где-нибудь на заломе, скулили. В полдень ударил ливень. Все торопились пристать к берегу, укрыться от дождя. Последним причалил бат Ермаковых. Промокшие до нитки, оба они работали шестами, как заправские лодочники. Долголетняя служба в тайге приучила их пользоваться всеми видами транспорта.
— О, Федя! Твоя все равно удэгеец! Хорошо ходи, — восхищался старик Вакули спустя несколько минут, когда Федор Иванович присел с ним рядом на валежине.
— Да ну! — воскликнул Ермаков. — А вот Маруся не верит, — смеясь, кивнул он в сторону жены. — Маруся говорит, что она лучше умеет. Как тебе думай? — нарочито ломая речь, спросил он старика. — Папиросу хочешь, отец?