— Я спою вам свою песню, — сказал Джанси.
И вот песня полилась весело, звонко:
От села до колхозного поля
Тропа ведет по тайге…
От села до колхозного поля
Ходят девушки удэге.
Еххания, девушки удэге,
Еххания, идут по тайге.
Над тропой наклоняются кедры,
Шумят вверху тополя.
Далеко от села убежала
Ты, родная земля.
Смуглый парень из лесу выходит,
Ружье у него за спиной.
Этот парень ищет невесту
И торопится к ней одной.
У нее за плечами косы,
В глазах играют лучи.
У нее такая улыбка,
Что гляди, страдай и молчи.
Про нее говорят на собраньях
Хорошо всегда, как назло…
А вот парню беда: на охоте
Хоть бы раз повезло!
Хани-на, хани-на, просто назло,
Хани-на, хани-на, никак не везло.
Он подходит к ней осторожно,
Берет ее за плечо,
Говорит, что давно искал ее
И что любит так горячо…
А она лукаво смеется.
— Не стой, — говорит, — не трещи,
Если любишь меня хоть немножко,
Лучше белок в лесу поищи.
От села до колхозного поля
Тропа ведет по тайге.
На работу с веселой песней
Ходят девушки удэге…
Еххания, удэге,
Еххания, поют в тайге…
— Ая! — крикнул старый Гольду. — Хорошо!
— Вот видите! — воскликнул Федор Иванович, когда Джанси, взволнованный одобрительным гулом, сел на прежнее место. — Теперь такому парню котел не поможет, наверно, а? Ты слышишь, Сида? Учти это дело.
— Да… — подтвердила Надежда Ивановна. — Теперь наши девушки смотрят, как парень — хорошо работает в колхозе или плохо? Совсем другое дело. Котел ни при чем.
Темной ночью мы переправились через протоку на оморочках. Держа в руках факелы из кедровой лучины, шли по тропинке. Колосовского застали за работой.
— Только что передали в редакцию ваш очерк, — сказал он мне. — Можете быть спокойны. — Он оторвался от бумаг. — Ну, как свадьба?
— Зря вы не пошли с нами, Фауст Владимирович.
— Интересно было, да? По старому обряду или как, по новому?
— Нет, видите ли, свадьбы как таковой, с обрядами, раньше ведь не было у удэ. Но дело не в этом. Я бы хотела, чтобы вы послушали, как пели песни Мирон и Джанси, как старый Гольду благословлял жениха и невесту. Вот это было интересно.
— Да? — Колосовский задумался, подперев рукой подбородок, облокотился на стол.
Мне показалось, что он чем-то встревожен, и я спросила его об этом.
— Думаю вот о чем, — сказал он, когда Высоцкий скрылся за дверью: — как нам поступить с художниками? Они хотят двигаться самостоятельно до Чериная. С остановками, разумеется, в тех местах, которые им покажутся интересными.
— Надо предоставить им эту возможность. Пусть берут бат, лодочников и отправляются вверх. Зачем мы будем их удерживать?
— Хорошо. Завтра мы с вами напишем приказ. Ну, как вы договорились с Мироном относительно Василия Кялундзюги? Отпустят его с нами?