— Сюда, сюда! — закричал перебравшийся через полынью Мокроступ.
Как ни бился Жук грудью и передними ногами о лед, но ему не удалось выкарабкаться из воды без помощи пограничников. Они палкой подвели под брюхо коня крепкую веревку и с большим трудом вытащили его на лед. Жук вскочил, тяжело дыша и дрожа всем телом.
— Ничего, ничего, согреешься! — успокаивал вороного Мокроступ.
Он натирал его бока соломенным жгутом и мешковиной. Вытерев Жука насухо, Мокроступ накрыл его палаточным брезентом и только после этого прислонился щекой к его теплой атласной шее, устало закрыл глаза. Он еле держался на ногах.
Перед тем как отдавать приказ на охрану границы, начальник заставы, как обычно, спросил Мокроступа: «Не больны? Службу нести можете?» Солдат чувствовал легкое недомогание, его временами знобило, временами бросало в жар. Но так как он до сих пор за все двадцать два года своей жизни ни одного дня не пролежал в постели по болезни, не бывал даже в больнице, в санчасти, то естественно, этой хворобе не придал никакого значения считая, что она скоро пройдет. Мокроступ ответил начальнику, что здоров, службу нести может. Так он поступил потому, что ему не хотелось отстать от товарищей, идущих на охрану самого трудного участка границы.
Но болезнь не прошла. Наоборот, с каждым часом она давала о себе знать все сильнее, и казалось, хотела во что бы то ни стало сломить могучий организм солдата. Мокроступ не сдавался: делал все, что выпало на его долю в эти трудные минуты, стараясь ничем не выказать своего недомогания. Бурмистрову и Кругляку и в голову не приходило, что Мокроступ держится на пределе своих сил, что температура у него под сорок. И вот только сейчас, когда с Жуком случилось несчастье, он почувствовал сильную слабость, стал терять над собой власть.
— Чего же ты прохлаждаешься, Мокроступ? Запрягай живее! — хриплым голосом проговорил Кругляк.
При этом он раздраженно размахивал руками и с опаской поглядывал на черную полынью.
Мокроступ открыл глаза, посмотрел на суетившегося перепуганного товарища. Ему стало стыдно своей минутной слабости, и он бросился запрягать коня.
— Отставить! — приказал Бурмистров. — Игорь, птичка певчая, где ты потерял свой соловьиный голосок?
— Что? — Кругляк с изумлением смотрел на усмехающегося Бурмистрова.
Он решительно не понимал, как тот, находясь в таком бедственном положении, способен шутить.
— Не дошло? Разворачивай рацию! — сказал уже серьезно и повелительно Бурмистров.
Кругляк бросился выполнять приказание. Через минуту он уже настраивал передатчик. Старший тем временем расположился на охапке сена и начал переобуваться. Он с обстоятельной аккуратностью навертывал на ноги чистые сухие фланелевые портянки.