— Ага.
Машина качнулась в кювете и пошла ровно, шурша по гладко накатанной дороге.
— Поторопись, дружок, — сказал Цебиков водителю, поглядывая на край черной тучи.
— С удовольствием, — повеселевшим голосом отозвался тот, нажал на акселератор, и «козлик» побежал быстрее.
Ущелья в горах налились тенями цвета загустевшего смородинного сока. Дальние вершины заволакивались серой дымкой, растушевывались, исчезали в ней. Ветер, врывающийся в машину, уже нес предгрозовую свежесть.
«Не проскочим», — подумал Цебиков.
На первом перевальчике, что на горбатом хребте, дождь ополоснул пыль с «козлика», забарабанил по брезентовому тенту. Тучи здесь текли еще высоко. Цебиков посмотрел на корабли и увидел, что облака гладят отвисающей бахромой их вершины.
Когда спустились с перевальчика, Цебиков сказал шоферу, показывая на блестящую от дождя дорогу, уходившую в сторону:
— Вот здесь сворачивай. Поедем на тройку.
— Почему на тройку? — удивленно поднял брови водитель. — Это не дело, ведь мы должны ехать на четвертую.
— А корабли?
— Какие еще корабли?
— А, да откуда тебе знать-то…
Кораблями нарекли две горы с общей подошвой, вытянутой в длину, отдаленно напоминающие два идущих в кильватере судна. Северные скаты высот опускались круто — точь-в-точь форштевни старых броненосцев. Неровности гребней, чем-то похожие на палубные надстройки, дополняли это впечатление. Между этими надстройками одного из кораблей проходит дорога к заставе, стоящей в котловине, и никак этих кораблей, высоких и крутых, не объехать.
— Так что давай сворачивай, — лениво, как бы нехотя говорит Цебиков. Но новенький останавливает машину, достает плащ, накидывает его на плечи и выпрыгивает на дорогу. Он долго смотрит на завешанные серой кисеей вершины кораблей, как будто отыскивая там ниточку дороги, топчется на мокрой земле, ковыряет ее носком сапога, потом решительно распахивает дверку и спрашивает:
— Там камни есть?
— Ты все-таки вздумал туда? — спросил Цебиков, сдерживая раздражение. — Не такие пробовали, не ты первый.
Цебиков сказал это, имея в виду прежнего водителя кинопередвижки. Он не помнил случая, чтобы тот пытался взобраться на корабли в ненастье, но ему хотелось верить, что Подкорытов это делал.
— Не дури, — строже сказал Цебиков. — Сворачивай на тройку.
— А картина? Ее ждут на четвертой.
— Посмотрят все, не горит…
— Но ее ждут сегодня. Сегодня, понимаешь? — шофер сказал это таким голосом, что Цебиков с удивлением посмотрел на него. Он увидел широко раскрытые синие глазищи, в которых застыли недоумение («Как ты этого не понимаешь?!») и твердая убежденность в своей правоте. И опять Цебикову показалось, что шофер прочитал в его душе все то, что он давно запрятал в самый укромный уголок. Но на этот раз ему не захотелось язвить. Он отвернулся и пробормотал: