И он многозначительно покачал стволом «Скорпиона».
Вероника кивнула. Рискованно, конечно, но – что ей остаётся?
– Хорошо, только мне надо переодеться. – она кокетливо взглянула на незваного гостя. – Или ты хочешь заставить меня ехать через весь город в неглиже?
И, словно невзначай, сдвинула с плеча лёгкую ткань, открывая молочно-белую кожу.
Геннадий, кажется, не ожидал такой быстрой капитуляции.
– Вот это другое дело. Пяти минут хватит? Ладно-ладно, десять – я же не зверь, понимаю, что барышне надо пригладить пёрышки. – добавил он, увидев, как возмущённо вскинулась собеседница. – А Витя пока за фиакром сбегает. Ежели какой шнурочек надо подтянуть, или крючки застегнуть на корсете – так ты только скажи…
И одарил собеседницу новой ухмылкой, на этот раз откровенно скабрёзной.
– Я, к твоему сведению, не ношу корсетов! – высокомерно заявила она и направилась за ширму, на ходу вспоминая, в каком из ящичков трюмо лежит карандаш. Если повезёт, то можно незаметно для Геннадия нацарапать записку. И надо ещё придумать, как отослать её в отель, Корфу. Похоже, сейчас барон – единственный, кто может ей помочь…
– Они зашли в дом?
– Да, пан Уэскотт. Отпустили фиакр, постояли, огляделись – и вошли.
– Не понимаю, что им понадобилось у модистки? – задумчиво произнёс англичанин. – Впрочем, сейчас это неважно. Дождёмся, когда выйдут, и пристроимся следом.
Они уже третий день колесили по Парижу, не выпуская из виду своих визави.
– А где Самир?
– Пошёл на угол бульвара, там стоит пара свободных фиакров. – ответил чех. – Я подумал, что полезно сменить экипаж – прежний мог уже примелькаться.
– Это правильно. – одобрил Уэскотт. – Вряд ли они задержаться у этой… как, бишь, её?
– Мадмуазель Вероника. – торопливо подсказал Яцек. – Хозяйка модного дома, самого известного в Париже. Говорят – весьма пикантная особа…
– Что ж, подождём. А всё же, любопытно, что им понадобилось у этой… пикантной дамочки? Неужели собрались делать покупки?
Предместье Парижа,
Понтуаз.
Вечер того же дня.
– Это что ещё за каракатица?
Брови Геннадия поползли вверх. Виктор не мог припомнить, когда видел своего спутника таким удивлённым – обычно тому удавалось сдерживать эмоции. Он приподнялся на сиденье фиакра и выглянул в окошко, для чего ему пришлось перегнуться через сидящую рядом Веронику. Та недовольно покосилась на неловкого попутчика и совершенно по-кошачьи фыркнула.
А посмотреть было на что. Перед палисадником, мимо которого проезжал экипаж, стоял агрегат, который Виктор после недолгих колебаний определил, как автомобиль на паровой тяге. Перед широким облучком (или как там называется скамейка, на которой обычно сидит кучер?) был устроен полукруглый капот, снабжённый парой калильных фонарей в бронзовых корпусах. Сверху, перед местом «водителя кобылы» имеет место горизонтально установленный руль – почему-то, двухъярусный, верхний почти вдвое меньше нижнего. Высокие колёса (задняя пара чуть ли не вдвое больше передней) с железными, в клёпках, широкими спицами, элегантно выгнутые крылья, соединённые подножками. Позади пассажирского сиденья виднелся громоздкий агрегат, весь опутанный гнутыми трубками, с чугунной, закопченной дверкой топки – эта штука, определил Виктор, не может быть ни чем иным, как котлом. Позади – узкий помост, предназначенный для кочегара; сверху «машинное отделение» прикрыто парусиновым тентом с фестонами по краям, какие натягивают над столиками летних кафе. Кургузая, смахивающая на глиняный горшок, дымовая труба проходила сквозь тент, довершая совершенно стимпанковский облик «каракатицы». От агрегата явственно тянуло угольной гарью.