Когда, спустя полтора часа, мы шли по дачному поселку, он увидел большой двухколесный велосипед и сказал:
— Я хочу велосипед.
Я сказал, что этот велосипед ему велик. Боясь, что это может помешать получить велосипед, он тотчас заявил:
— Я большой.
Но он, конечно, чувствовал, что слова его не очень убедительны, и спустя минуту, увидя девочку на маленьком трехколесном велосипеде, поспешил заявить:
— Это тоже большой велосипед.
Он видел на глаз, что именно этот маленький девочкин велосипед подходит к его росту, и, возведя его в ранг больших, находчиво вышел из ложного положения. Он ведь понимал, что он не большой. Когда я спросил, как его зовут, он ответил:
— Игорек.
Он знал, что он не Игорь, а пока еще Игорек и велосипед ему под стать трехколесный.
О, они отлично умеют соотносить и сравнивать — эти маленькие хитряги. И на этом их надо взращивать. Не надо их заталкивать в тесные креслица для маленьких. Пусть сидят на обыкновенных стульях. Надо их учить равенству. Надо учить их отвечать на рукопожатия.
И все-таки Игорька я буду звать на этих страницах — Маленький. Но это не мера роста. Это ласка.
ЦЕЛОЕ БОЛЬШЕ ЧАСТИ И ВКУСНЕЙ
Мы ужинали. Пока Маленький расправлялся с рыбой, я добрался уже до сладкого сырка. Сырок в шоколадной корочке выглядел заманчиво. К тому времени как я одолел половину сырка, Маленький успел увериться, что он тоже любит сырок в шоколаде, о чем тотчас же и заявил во всеуслышание. Не довольствуясь заявлением, сделанным в общей форме, он не медля конкретизировал его. Указывая на половинку сырка, оставленную мною, он сказал:
— Этого я не люблю.
Потом указал на целый сырок и добавил:
— Я этот люблю.
Такая дифференцированная любовь к сырку была учтена моей женой, хозяйничавшей за столом, и Маленький получил целый сырок.
Ведя за столом оживленный разговор, Маленький попытался выяснить, что я делаю в этом мире, в котором его интересует решительно все. С помощью сидящей около него бабули Марьи Дмитриевны Маленький довольно скоро установил, что я работаю. Будучи последовательным поборником конкретности, он пожелал тут же выяснить, в чем заключается моя работа, и, повернувшись ко мне, спросил:
— А что ты работаешь?
Я, не без неловкости, признался:
— Я пишу книги.
Тогда Маленький с обычной своей твердостью и уверенностью сказал:
— И я умею писать.
После этого общего заявления он обратился к развитию темы в обычной своей манере конкретизировать все, что доступно конкретизации:
— Я умею две буквы писать — букву «а» и букву «пэ».
Этим вопрос о его умении писать был исчерпан. Но на повестке дня остался вопрос о моем умении писать, для меня во всяком случае этот вопрос существовал.