— Вы очень странная женщина, — сказал Кампьен. — Только зачем вы рисуетесь?
— Рисуюсь? Не знаю, может, вы и правы, рисуюсь. Но что касается Клайти, я хорошо ее понимаю. Я тоже была влюблена однажды, но только однажды. Любовь была платоническая, ее не то что пиром, но и пикником-то не назовешь. Я была польщена тем, что мои скромные интеллектуальные достоинства нашли своего ценителя, но скоро поняла: нужны они были приятному и умному человеку, чтобы мучить свою жену, которую он, очевидно, любил физически, иначе зачем бы стал все это затевать. Да, ум у меня есть, но нет самоубийственного великодушия. И потому мы расстались. Но все равно даже теперь во мне еще достаточно женского, чтобы понять Клайти. Ну как, этот наш разговор поможет вам найти отравителя моей сестры Руфи?
Он сидел не поднимая глаз.
— Так как же? — снова спросила она. — Поможет?
Он поднял голову и вгляделся в ее лицо, хранящее следы былой красоты и оставшегося втуне ума.
— Вы должны знать, кто это сделал, — выговорил он с расстановкой.
— Но я не знаю. — Она была удивлена его уверенностью. — Не знаю. В моих магических способностях нет ничего таинственного. Каждый, кто, как я, живет одиноко, становится особенно чувствителен к поведению других. И тем не менее, уверяю вас, я не знаю, кто отравил Руфь. Хотя, должна признаться, у меня есть основания не очень сердиться на убийцу. Вы это скоро узнаете, так что мне лучше самой сказать.
— А что, мисс Руфь доставляла вам много хлопот?
— Дело не в этом. Мы редко виделись. У нас с ней было мало общего. Она сильно напоминала брата отца. Он был гениальный математик и, думается мне, немного сумасшедший.
— Так вы рады ее смерти? — Он говорил грубо, потому что боялся мисс Джессики. Она казалась ему милым и в то же время до умопомрачения непонятным существом.
— У меня были причины опасаться ее. Видите ли, семья Палинод — это как бы потерпевшие кораблекрушение в спасательной шлюпке посреди океана. Если один из них выпьет свою порцию воды — кстати, Руфь не была алкоголичкой, — остальным придется или смотреть, как он умирает от жажды, или поделиться. Но у нас почти нечем делиться, как бы хороши ни были советы Герберта Буна.
— Вы хотели бы сообщить мне что-нибудь?
— Нет. Остальное узнаете сами, хотя это остальное не представляет никакого интереса.
Сухощавый мужчина в ночном халате поднялся с ведра и поставил на стол баночку с крапивным чаем. Он, как колокольня, возвышался над мисс Джессикой. Она стояла перед ним, маленькая, хрупкая, и казалось, что вокруг нее, словно опадавшие лепестки, витали остатки былой привлекательности. Кампьен мрачно смотрел на нее, и в голове у него вертелся вопрос, казавшийся теперь даже более важным, чем тайна убийства.