Штаб дивизии расположился в мрачном двухэтажном доме. Командир, один из тех начальников «колонн» первого времени, который неожиданно прославился, остановив первое фашистское наступление на своем участке, а впоследствии ничем не отличился, — был озабочен и растерян. Вчерашнему металлисту учебник тактики, который лежал на его столе, казался китайской грамотой. А тут еще тысячи всяких вопросов: дисциплина, снабжение, обучение, взаимоотношения с населением — с загадочным, молчаливым крестьянством, все еще не знающим, чего ему ждать от войны, и привыкшим никогда ничего хорошего не ждать. А можно ли быть уверенным в тех кадровых офицерах, которые почтительно задавали ему вопросы, и в каждом вопросе ему чудились ирония и подвох? Командир знал, что и в его профсоюзе было много споров, зато интересы были общие; а тут — люди разных партий, разных профсоюзов. В противоположность командиру, веселый толстый комиссар — бывший повар — ко всему относился оптимистически, от всего приходил в восторг, твердо верил: стоит поговорить с людьми, и все будет хорошо.
Дело действительно обстояло совсем не так плохо. Среди кадровых офицеров была молодежь, быть может и не разбирающаяся в политике, но готовая честно сражаться. Крестьяне спокойно и даже охотно теснились, уступая место солдатам, и солдаты легко находили с ними общий язык; по крайней мере везде стояли дружески разговаривающие кучки крестьян и военных. Несколько парней из деревни вступили в дивизию добровольцами.
Молодые солдаты были веселы, уверенны. В ответ на вопрос, что привело их на фронт, они удивленно улыбались, переглядывались, пожимали плечами: «Нельзя же пропустить фашистов», «Или мы, или они…» Сомнений у них не было. И не было взглядов исподлобья. Это была хорошая воинская часть, ее быстро можно было превратить в боеспособную. Но что предпринималось для этого?
— Вас чему-нибудь обучают?
— Иногда. Так ведь стрелять мы уже умеем.
Переночевав в спальне сбежавшего помещика, мы поехали в Тардьенту, где стоял один из батальонов дивизии. Эта деревня за несколько месяцев до того упоминалась в газетах всего мира: здесь были остановлены фашисты. Дома Тардьенты были разбиты артиллерией. И тут на улице мирно беседовали крестьяне и солдаты. Комиссар батальона, очень серьезный и спокойный человек, долго проверял мои документы. Хотя советский паспорт интересовал его больше всего, он старался не выдать любопытства — это был личный интерес. Пока он говорил со мной, раздался разрыв снаряда. В комнату вбежал часовой.
— Никого не задело. Снесло угол дома. Камнем поцарапало мальчика. Не плачет.