.
Толкин не упускал возможности взять увольнительную на выходные, чтобы навестить Эдит, и ездил за пятьдесят миль из Бедфорда в Уорик на мотоцикле, который приобрел на пару с другим офицером. Когда в августе курс закончился, Толкин отправился в Стаффордшир, в свой батальон численностью в 2 000 человек, что стоял лагерем вместе с четырьмя другими частями 3-й резервной бригады на Уиттингтонской пустоши под Личфилдом. Если не считать выездов с КПО в юности, Толкин впервые оказался в настоящем палаточном военном лагере. Сформированный в Халле в прошлом декабре 13-й батальон Ланкаширских фузилёров был «подготовительным» подразделением: здесь муштровали зеленых новичков, которым предстояло восполнить потери, понесенные на передовой другими батальонами; сражаться Толкину предстояло не в этом подразделении. На момент его прибытия в батальоне насчитывалось около пятидесяти офицеров, но он общался лишь с несколькими сослуживцами по взводу, в который был зачислен. В отличие от Дж. Б. Смита и Роба Гилсона, которым повезло по-настоящему сдружиться с командирами, Толкин не находил общего языка со старшими по званию офицерами. «Среди начальства джентльменов не сыскать, да и просто людей довольно мало», – писал он Эдит.
Во взводе насчитывалось около шестидесяти солдат и офицеров. В обязанности субалтерна входило передавать приобретенные им знания нижним чинам и готовить солдат к боевым действиям. На этой стадии обучение было самым что ни на есть базовым и сводилось к физической подготовке. «Летом в жару мы целыми днями бегали на полной скорости взад-вперед, обливаясь по́том», – с досадой писал Толкин, когда настала зима и эти физические нагрузки сменились лекциями на холоде под открытым небом. Такова была военная жизнь в начале двадцатого века; в результате Толкин еще больше невзлюбил бюрократию. «А что раздражает превыше меры, – писал он впоследствии о жизни в военном лагере, – так это тот факт, что все ее наихудшие черты абсолютно никому не нужны и являются лишь следствием человеческой глупости, каковую до бесконечности умножает “организация” (а “плановики” этого в упор не видят)». В другом письме он шутливо уточнял: «…Война умножает глупость на 3, а затем возводит во вторую степень, так что драгоценные дни человека подчиняются формуле (3х)>2, где х= стандартная человеческая бестолковость». Щепетильный, дотошный, одаренный воображением мыслитель ощущал себя совершенно беспомощным – «жабой под бороной» – и изливал свои чувства в письмах, главным образом к отцу Винсенту Риду, священнику Бирмингемского Оратория. Однако в 1944 году, оглядываясь назад, Толкин рассказывал сыну Кристоферу, что именно в ту пору приобрел опыт в том, что касается «людей и вещей». И хотя армия Китченера свято чтила исконные социальные границы, она одновременно подтачивала классовые барьеры: представители самых разных слоев общества вместе оказались вброшены в отчаянную ситуацию. Толкин писал, что этот опыт научил его сочувствию и симпатии к «“томми”