Слово взял представитель бургундской знати, господин де Бертовиль.
– Говорят, кардинал делает каждую неделю смотр своей шотландской гвардии, – сказал он. – Если бы можно было уговорить одного из офицеров устроить так, чтобы невзначай разрядилось ружье…
– Я ничего не слышал. Боже упаси меня от этого, я ничего не слышал, – бормотал в ужасе Тюрлюпэн.
Плащ свой он раздобыл. Торопливо вышел в дверь. Потом пустился бежать, словно за ним уже гнались судебные стражники. Только очутившись в узком коридоре, который вел с галереи в левый угловой павильон, успокоился он опять.
«Здесь я найду ее, – сказал он себе. – Она должна сейчас же со мной уйти, я дольше тут не останусь, такие слова нельзя произносить. У меня нет охоты попасть на галеры. Третья дверь, и потом дважды постучать, чтобы она знала, что это я. То-то изумится она, когда я ей скажу, кто я такой, и что я еду с ней в Булонь и что мы заживем вместе. Только вот что: она, пожалуй, подумает, что должна будет каждый день угощать меня к завтраку бисквитами и паштетами. Нет, я не из тех людей, которым вкусная еда дороже всего на свете. Когда я утром нахожу в миске посреди реп кусок телятины, то и этим доволен. И одной кружки вина в день хватит на нас обоих».
Он встрепенулся от какого-то шороха. В полумраке узкого коридора медленной поступью приближалась к нему герцогиня де Лаван.
* * *
Он увидел ее, узнал ее, и вдруг его осенило: его мать… она одна… никто не стоит между ними… он может проститься с ней. Он уходит, покидает дом, где стояла его колыбель… Один только раз, единственный раз в жизни должен он поговорить со своей матерью.
Он подбежал к ней. Герцогиня де Лаван остановилась и прислушалась.
– Это я, – пролепетал он, и не владел словами, которые срывались у него с губ. – Это я, герцогиня! Благословите своего сына.
Она подняла руку. Ее пальцы скользнули по его правой щеке, и по его левой щеке, и по его лбу.
* * *
Где-то открылась дверь. Послышались шаги. Тюрлюпэн вырвался, повернулся и стремглав убежал.
В нем были буря, смятение, хаос. Его мать благословила его. Его мать погладила его по щекам. Забыта была бедная Жаннетон, забыто скромное счастье, которое он хотел создать для нее и себя. Судьба призвала его в этот дом, здесь было его место, здесь должен был он оставаться.
Мать благословила его. Пусть это был бы его последний день, он больше не боялся смерти. Он выпрямился. Весь преображенный, пошел он обратно. Шпага звенела у него на боку.
Жалкий парикмахер боязливо и робко улизнул из залы. Первородный сын герцога де Лавана вернулся в нее, готовый занять подобающее ему место среди французской знати.