– Как вы это узнали?
– Урод, – продолжал инженер, не обращая внимания на мой вопрос, – своего рода чудовище, человек необычайной тучности, вероятно, патологической, и вследствие этого осужденный на полную неподвижность. Так выглядит убийца. И эта гнусная тварь оказывает совершенно необычайное притягательное воздействие по преимуществу на артистов, вот что замечательно. Один был художником, другой – актером – обратили вы на это внимание?
– Но как вы узнали, что убийца уродлив?
– Чудовищно безобразен. Человеческий выродок, – повторил инженер. – Как я это узнал? Вы меня, вероятно, теперь считаете невесть каким проницательным человеком. В действительности мне просто повезло немного в моих розысках.
Он приумолк и стал внимательно разглядывать резьбу кресла перед моим письменным столом.
– Стулья в стиле Бидермайера особенно ломки, не правда ли? – спросил он. – Тут у вас мебель Бидермайера. Чиппендейл? Вот именно. Доктор Левенфельд присутствовал при телефонном разговоре, который Ойген Бишоф вел из конторы придворных театров с какою-то дамой, быть может, с тою, которая вчера вызывала его… Знаете вы доктора Левенфельда?
– Секретаря конторы?
– Драматурга, секретаря или режиссера – не знаю, какова его роль в театре. Я встретил его сегодня утром, и он рассказал мне… Постойте-ка.
Инженер достал из жилетного кармана трамвайный билет, на оборотной стороне которого нацарапал заметки.
– Доктор Левенфельд точно помнит содержание разговора, – продолжал он. – Послушайте, что сказал Ойген Бишоф в телефон. «Привезти его? Невозможно, уважаемая! Ваша мебель Бидермайера, право же, не рассчитана на его вес. И к тому же в доме нет лифта, как мне втащить его по лестнице?» Это все. Дальше шли обычные фразы, которыми кончают телефонный разговор.
Он тщательно сложил билет и взглянул на меня вопросительно.
– Ну? – спросил он. – Как смотрите вы на это дело?
– Я нахожу слишком рискованным делать столь широкие умозаключения из этих немногих слов, – ответил я. – Разве вы знаете, что тот, о ком шла речь, действительно убийца?
– А то кто же? – воскликнул инженер. – Нет, человек, который не может выйти из своей квартиры, потому что в доме нет лифта, – убийца, в этом я уверен. Теперь я знаю, какова его внешность: патологически тучный урод, быть может, парализованный, – вы думаете, его будет очень трудно найти?
Он принялся, расхаживая по комнате, излагать свои планы:
– Во-первых, можно запросить общество врачей, это один путь. Такой феномен не может не быть известен специалистам. Далее: люди такой полноты почти всегда страдают сердечной болезнью. Возможно, стало быть, что меня снабдит нужными сведениями какой-нибудь специалист по болезням сердца. Он итальянец, по-немецки, вероятно, не говорит ни слова, это значительно сокращает число подозрительных лиц. Но ко всем этим мерам мне, вероятно, и не придется прибегать. Надо думать, что гораздо проще удастся установить, где следует искать убийцу… Одного только я не понимаю: что повлекло Ойгена Бишофа к этому итальянцу? Разве он имел пристрастие к выродкам, «феноменам», к причудам природы?