. Среди нефранцузов, публично засвидетельствовавших эту практику, были невозвращенец Виктор Кравченко, советский инженер и хозяйственник, и бывшая коммунистка Маргарет Бубер-Нойман, которая, спасаясь от нацистов, бежала с мужем в Россию, где ее муж был расстрелян, а сама она угодила в лагерь. Приверженцы коммунистической версии Сопротивления спешили заклеймить каждого, кто заговаривал о советских лагерях, как патологического лжеца, агента американского капитализма и “арьергард нацистского врага”. Когда в 1947 году появилась во французском переводе автобиография Кравченко “Я выбираю свободу”, для французских коммунистов и их compagnons de route одной из задач в борьбе с нацизмом стало то, чтобы эта книга не попала в библиотеки. Lettres Frangaises и L’Humanite сообщали своим читателям, что Кравченко и его злонамеренные сторонники хотят затопить своих соотечественников потоком “нацистской пропаганды”» [81, с. 57–59].
Таким образом, любая послевоенная критика в адрес сталинского СССР могла блокироваться формулой «Если не Сталин – то Гитлер», а самого Гитлера марксисты превратили в представителя интересов банковских и промышленных элит Германии, т. е. выразителем воли крупного монополистического капитала. Вторая мировая война тем самым стала империалистической войной, в которой победу над нацизмом одержал социализм. В наше время социалисты также считают Третий рейх капиталистическим режимом, а Гитлера – капиталистом. Это представление как нельзя кстати отлично ложится в общую канву марксистского пророчества о монополизации капитала и последующей «национализации» капиталистов капиталистическим монополистическим государством.
Однако это никак не отменяет того факта, что такая классификация не имеет отношения к объективной реальности. Во многом эта риторика даже оскорбительна для миллионов людей, сражавшихся против нацизма ради мира, своих близких и освобождения своей родины, а не ради идеологий. И для сторонников экономической свободы и рыночной экономики отнесение к ним Гитлера и его режима глубоко оскорбительно, под каким бы мотивационным соусом это не подавалось. В самом деле, ничего из того, что имеет ценность для рыночников и сторонников ограниченного государства (минархистов), не было в Третьем рейхе. Как государство, которое видело в рыночном либерализме своего врага, «еврейский заговор», угрозу самой немецкой нации, могло вести прорыночную политику? Как государство, которое изъяло собственность у 500 тыс. граждан Германии еврейского происхождения, не считая оппозиционно настроенных к Гитлеру немцев, может считаться защитником частной собственности? Любой более-менее образованный человек знаком с основными столпами рыночной экономики: это и справедливые суды, и консервативная фискальная и денежная политика государства, и развитое местное самоуправление, и многое другое. К безумию нацистов, мечтавших о новом язычестве, жизненном пространстве и уничтожении других народов, это не имеет никакого отношения.