Я промолчал, лишь слегка наклонил голову — так взрослый дядя слушает малыша, залезшего на стул читать стихи. В светло-сером костюме, итальянском, модельном, купленном в Лондоне за девятьсот девяносто девять фунтов, с галстуком-бабочкой, на ногах итальянские же туфли — я здесь был пришельцем. Человеком из иного мира. В некоторой степени, да. И они это чувствовали. В их глазах я был стилягой, мажором, везунчиком, буржуазным перерожденцем. Короче, скотиной. Но своей скотиной, и не простой, а выставочной. Может, лошадка, может, коровка, а может — перспективный поросёнок. Которого нужно обихаживать и беречь от волков. За поросенка колхоз могут грамотой наградить, почётной, а то и дипломом. Даже медаль могут дать Председателю. Или целый орден. В общем, пусть резвится. Пока. А там — как Председатель распорядится.
— Вы, надеюсь, понимаете, как важно не проигрывать Карпову, — не дождавшись реплики, продолжил говорить генерал. — Тем более важно на таком значимом и престижном соревновании, как Турнир Мира. Следует продемонстрировать дружественной Ливии нашу силу, нашу мощь — во всех её проявлениях. В том числе и шахматных. Можете ли вы, Михаил Владленович, гарантировать, что не проиграете Карпову?
— Я?
— Да, именно.
— Как вы это себе представляете — гарантировать? Каков механизм этой гарантии? Я купил телевизор — минский, хороший, «Горизонт», и к нему прилагалась гарантия. Сломается — чинят бесплатно. В течение года. А тут — игра. Положим, я скажу, что гарантирую — и проиграю, тогда как быть? Единственный надежный способ избежать поражения — не играть вовсе. Так что мой ответ — нет, не гарантирую. Более того, я уверен, что гарантии подобного рода невозможны в принципе. Если кто-то из шахматистов считает иначе и может гарантировать конкретный результат, то, вероятно, лучше ему и предложить участвовать в турнире.
— Я спрошу иначе, — опять сказал старичок, и опять генерал и полковник вздрогнули, — я спрошу так: можете ли вы играть с Карповым на ничью, исключив риск поражения? Без атак в чигоринском стиле?
Этот старичок тот еще старичок. Разбирается.
Если шахматист высокого уровня, вот как я, целенаправленно сушит партию, играет на ничью, то она, ничья, весьма вероятна. Ну, а если на ничью играют оба соперника, она, ничья, практически неизбежна.
Так я и ответил.
— И если руководство… руководство шахматной федерации попросит вас целенаправленно играть на ничью, вы согласны исполнить эту просьбу?
— Не вижу препятствий.
— Тогда первый пункт считаю выполненным. Всего хорошего, Михаил Владленович, желаю успеха, — старичок встал со стула. Оказался он росту маленького, метр пятьдесят пять, не выше. Тритьяков и Миколчук дернулись было встать, но под взглядом старичка удержались. Старичок неспешно, прихрамывая на левую ногу, ушел. Не через большую дверь, в которую вошел я, а маленькую, на противоположной стороне помещения. Куда она вела, я не знал. В комнату отдыха? Возможно. Старичку, теперь я понял, было около девяноста.