Игорь идет в ванную и смотрит на свое отражение в зеркале. На него глядит серое строгое лицо. Он видит свои редеющие волосы, гнилые зубы. Линии на ладони, кажется, стали еще глубже. Еще два года, и ему будет сорок. И что же он делает в этом возрасте? Влюбляется? Абсурд. Чувство абсолютного блаженства соперничает с ощущением ужаса от возможности это потерять. Он хочет ее больше и больше, она ему еще сильнее необходима. Ничто в его жизни не готовило его ни к чему подобному.
Он снимает очки, поворачивает кран и, набрав в ладони холодной воды, ополаскивает лицо. От холода вздрагивает. Затем с видом человека, который понял наконец, что он хочет, наполняет ванну и кувшин за кувшином поливает себя. Вода каскадом льется с головы на торс, прижимая к коже темные волоски на груди и спине. Он подрагивает от возбуждения.
Одевшись, Игорь спускается вниз. Входит в студию и берется за работу. Для завтрака еще слишком рано, как рано и для игры на фортепиано. Так или иначе, но не должно быть никаких звуков. До сих пор очень влажно. Но по крайней мере стало прохладнее. Свет за окнами не дает теней. Листья яблонь покрыты глазурью росы.
Игорь вглядывается в семейную фотографию, что стоит на его столе. Сейчас они представляются незнакомцами, будто прошедшая ночь изменила что-то в их очертаниях. Он чувствует, что вина его, словно птичка, стучит клювом по плечу и пробивает кожу насквозь.
Понимая, что сейчас нельзя играть, Игорь берет чистый лист бумаги, заточенный карандаш и поднимает очки на лоб. Затем очень тщательно, не сдвигаясь ни вверх, ни вниз хотя бы на миллиметр, начинает разлиновывать бумагу.
В последовавшие за этим дни фортепиано перестает звучать в одно и то же время середины дня.
В доме устанавливается напряженная тишина. Екатерина вдавливает голову в подушки, замерев, ожидает хоть какого-нибудь звука. Но звуков нет. Тишина, как кислота, проникает в ее тело и будто выжигает ей кишки.
Каждый день, когда фортепиано неожиданно замолкает, кот, вздыбив шерсть, выгибается дугой, птицы в клетках наклоняют головы, собаки тревожно поднимают уши. Дети на мгновение замирают и обмениваются недоумевающими взглядами, удивленные затянувшейся тишиной, которая царствует в доме в середине каждого дня.
Жозеф и Мари обмениваются понимающими взглядами. Оба возводят глаза к небесам.
Мари шепчет:
— Начинается!
— Только этого нам и не хватало, — говорит Жозеф.
— Будто бы у них и без того не было все плохо.
И несколько недель подряд повторяется одно и то же, в одно и то же время. Фортепиано смолкает посреди музыкальной фразы и через полчаса начинает звучать гораздо веселее. Тишина оставляет глубокий след в каждом, кто имеет к этому отношение.