Хранителям достался огромный кусок, но им не понравилось то, что они увидели. Искуснейшее божье творение покрыли трещинами и со временем разбили, а потом собрали заново, исказив картину мира в нужную, удобную им, сторону. Одни стали проводниками воли Господа, а другие гонимыми и подлежащими истреблению.
Когда это произошло? В какой момент мы перестали быть пастырями воли Его и превратились в палачей? В средние века, когда из недр церкви на свет выползло ужасное вечно голодное чудовище — Инквизиция? Или еще раньше, когда мы помогали Охотникам истреблять санклитов? А может, в те времена, когда потомки Авеля возгордились и провозгласили себя руками Господа, коим дозволено казнить и миловать?
Мы забыли Его заповеди и то, что главным испокон веков являлся баланс, ведь жизнь дана всем в равной мере — и людям, и санклитам, и Стражам, и даже демонам. Наша задача — научиться уживаться, даже если порой одни становятся жертвами других, ведь львы поедают газелей, от этого никуда не деться.
Я не знаю ответов, но всю жизнь кропотливо собираю этот «витраж», потому что уверен — то, что сломано, не может работать правильно. Мир нуждается в ремонте. Мне остается лишь уповать на то, что мои усилия — тот крохотный кусочек от общего витража, который соберет златовласая, которую с детства вижу во сне.
Ее сияние станет Светом, который необходим для рождения чуда. Он пройдет через «витраж», как солнечные лучи сквозь соединенные кусочки цветного стекла, и мир засияет, как в первый день Творения.
Задумавшись об этом, я порезал палец. Капельки крови капнули на стекла. Ничего, красота стоит того. Обмотать ранку кусочком пластыря и все хорошо, заживет.
Что за звуки? Кажется, это из сада. Я вышел из мастерской. Выжженная солнцем бледно-зеленая трава газона пружинила под ногами, похрустывая. Я завернул за угол дома. Отраженное от озера солнце ужалило в глаза и на мгновение показалось, что какая-то тень скользнула за беседку.
— Азария? — я подошел к сыну, который, опустившись на корточки, бездумно водил рукой в воде. — Ты слышишь меня, Азария?
— Что? — он вздрогнул и рассеянно посмотрел на меня.
— С кем ты говорил?
— Ни с кем. — Он встал.
Неужели послышалось?
— Папа, — к нам подошла Аврора. — Привет.
— Привет. — Я вгляделся в ее лицо. Сколь безжизненными были глаза сына, тем переполненнее эмоциями был взгляд дочери. — Что случилось?
— Ничего. — Она резко дернула плечами. — Просто с балетом покончено!
С моих губ сорвался вздох. Дети так быстро растут! Они уходят в этот поломанный мир, и он начинает коверкать их под себя. Так хочется помочь вчерашним малышам, хоть чем-то. Но они должны все сделать сами — выпасть из гнезда, расправить крылья и научиться летать. По-другому никак.