Я пил мелкими глотками огненное кофе и думал: «Ведь воображения у нее ни на грош. Через два дня меняется жизнь, неслыханное событие, землетрясение… а она со мной попивает кофе и вспоминает похождения Шерлока…»
Я, однако, ошибся: Лида вздрогнула и сказала, медленно опуская чашку:
«Герман, ведь если это все так скоро, нужно начать укладываться. И знаешь, масса белья в стирке… И в чистке твой смокинг».
«Во-первых, милая моя, я вовсе не желаю быть сожженным в смокинге; во-вторых, выкинь из головы, забудь совершенно и моментально, что нужно тебе что-то делать, к чему-то готовиться и так далее. Тебе ничего не нужно делать по той причине, что ты ничего не знаешь, ровно ничего, – заруби это на носу. Никаких туманных намеков твоим знакомым, никакой суеты и покупок, – запомни это твердо, матушка, иначе будет для всех плохо. Повторяю: ты еще ничего не знаешь. Послезавтра твой муж поедет кататься на автомобиле и не вернется. Вот тогда-то, и только тогда, начнется твоя работа. Она простая, но очень ответственная. Пожалуйста, слушай меня внимательно.
Десятого утром ты позвонишь Орловиусу и скажешь ему, что я куда-то уехал, не ночевал, до сих пор не вернулся. Спросишь, как дальше быть. Исполнишь все, что он посоветует. Пускай вообще он берет дело в свои руки, обращается в полицию и т. д. Главное, постарайся убедить себя, что я точно погиб. Да в конце концов это так и будет: брат мой – часть моей души».
«Я все сделаю, – сказала она. – Все сделаю ради него и ради тебя. Но мне уже так страшно, и все у меня путается».
«Пускай не путается. Главное – естественность горя. Пускай оно будет не ахти какое, но естественное. Для облегчения твоей задачи я намекнул Орловиусу, что ты давно разлюбила меня. Итак, пусть это будет тихое, сдержанное горе. Вздыхай и молчи. Когда же ты увидишь мой труп, т. е. труп человека, неотличимого от меня, то ты, конечно, будешь потрясена».
«Ой, Герман, я не могу. Я умру со страху».
«Гораздо было бы хуже, если бы ты в мертвецкой стала пудрить себе нос. Во всяком случае, сдержись, не кричи, а то придется, после криков, повысить общее производство твоего горя, и получится плохой театр. Теперь дальше. Предав мое тело огню, в соответствии с завещанием, выполнив все формальности, получив от Орловиуса то, что тебе причитается и распорядившись деньгами сообразно с его указаниями, ты уедешь за границу, в Париж. Где ты в Париже остановишься?»
«Я не знаю, Герман».
«Вспомни, где мы с тобой стояли, когда были в Париже. Ну?»
«Да, конечно, знаю. Отель».
«Но какой отель?»
«Я ничего не могу вспомнить, Герман, когда ты смотришь так на меня. Я тебе говорю, что знаю. Отель что-то такое».