– Даван, не выходи туда! Даван! – отчаянно закричала Валия.
Она захлебывалась слезами, задыхалась, но крепко держалась за меня.
– Даван, останься со мной! Даван!
– Не обращай внимания! – прорычал я. – Это наваждение. Не думай о нем!
Ногти Валии впились мне в шею. Уткнувшись лицом в мое плечо, она навзрыд рыдала по своему мужу. Крики полнились болью, словно ее резали по живому. Мне же мертвецы шептали о том, что я предавал, не держал обещаний, позволил сгореть Эзабет, не спас Ненн и вообще никого не смог спасти. Мол, я виноват и в скорби, и в крови, и в том, что мертвые дети глядят из тьмы пустыми бездушными глазами. Вечно пьяная лживая скотина, которой не хватает силы и мужества…
А Сильпур стоял спокойно, будто смертный ужас был всего лишь легким теплым ветерком. Он удерживал ошалевшего мула, весящего, наверное, раз в пять больше его самого, и даже казался довольным. Чернота плотнела, придвигалась ближе, шепотки назойливей лезли в самую глубину, вытаскивали липкие кошмары, у меня потели ладони и ползли мурашки по спине.
Невыносимо. Тяжело и жутко. Я – ничтожество, никчемное существо. Все бесполезно.
А потом это закончилось, и мы появились совсем в другом месте.
Тишина.
Мороз врезался в меня ошалевшим быком. Зубы лязгнули сами собой. Дыхание перехватило. Бедное изможденное сердце зашлось, дико затрепыхалось. Если бы я не был разгорячен лютой жутью Высоких мертвецов, то мог бы тут и кончиться от шока.
– Д-д-духи, – простучала зубами Валия, оторвавшись от моего плеча.
Не отпуская ее, я обозрел окрестности. Оказалось, мы вынырнули из темноты в ледяные руины. Когда-то в принесенном вороном кошмаре я видел эти края. Но там линия горизонта была ровной и во все стороны под голубым небом простиралась безликая равнина, покрытая гладким белым льдом, – суровое место силы. Здесь же, за границей каменной платформы, царил хаос. Изломанные ледяные плиты лезли друг на друга, скалились кривыми разломами, повсюду торчали острые сераки. В воздухе, будто невесомые, плавали огромные глыбы льда. Все было разбито и разворочено. Все было не так.
Но ничто не имело значения. Кроме холода.
Сильпур вздрогнул, но невозмутимости не потерял. Из тюка, закрепленного на спине ревущего, бьющего копытом мула, он преспокойно вытащил тяжелые тулупы из оленьих шкур, швырнул их нам. Я надел свой со всей скоростью, какую смогло выдать дрожащее, онемевшее тело. Затем в другой тулуп завернул Валию.
– Руки в рукава, – надевая ей на голову капюшон, приказал я.
Мне еще не доводилось бывать на таком морозе. Пар не просто вырывался изо рта, он тут же оседал инеем на губах. Да если бы кто рассказал про это, я бы не поверил.