Вот и в этот вечер традиция продолжилась, свободная вахта собралась на верхней палубе. Несколько матросов, юнга, боцман (его смену принял на баке мичман), кок и Майкл разместились у фок-мачты[51]. Все молчали, ожидая, кто первый подаст тему и начнет интересный всем разговор.
Стояла гробовая тишина, иногда разбавляемая поскрипыванием канатов, позвякиванием цепей и неспешными шагами караульных. Тему подкинула сама природа. С океана послышался тихий, протяжный вой.
— Что это? — тихо спросил Майкл.
Старый седой матрос, деловито забивающий трубку, оторвался от своего занятия, посмотрел на мальчика и многозначительно произнес:
— Это, сынок, души погибших и нераскаявшихся моряков.
Майкл замер, представляя, как маются усопшие и неупокоенные души под толщей воды, и его пробрал озноб.
— Брехня! — Молодой парень перебил старшего. — Никакие это не души! Это, малыш, вой кракена, огромного осьминога, который питается живой человеческой плотью.
— Не осьминога, а кальмара, дуралей! — встрял третий матрос.
— А я говорю осьминога! — не унимался молодой. — У него огромные щупальца в несколько миль[52] длиной, пасть, способная заглатывать корабли, и чешуя размером со штурвал[53].
— У осьминога нет чешуи, болван! — перебил задиру старик. — Не слушай его, сынок. Как есть говорю, это души моряков, блуждающие по морю и ищущие путь домой.
Повисла тишина, которую долго не прерывали. Кто-то просто мечтательно разглядывал звездное небо, кто-то приканчивал остатки рома. Наконец голос подал юнга.
— Я слышал… — неуверенно начал он. — Я слышал, что в море, на мелких островах и коралловых рифах, живут сладкоголосые сирены. Это такие существа, наполовину прекрасные женщины, а наполовину рыбы.
— Не рыбы, а птицы, — вновь встрял задира.
— Да помолчи ты уже, Герман, дай юнцу сказать, — перебил его старик. — Твоим языком палубу бы драить, не то что слизи, соли не останется.
Все гоготнули, а юнга продолжил:
— Так вот эти сирены своим прекрасным пением завлекают мореходов. И кто поддастся их чарам, уже никогда не вернется домой. У них даже песня своя есть:
Моряк, направь к нам свой корабль,
Ты очень долго, долго плавал.
Здесь и покой твой, и уют,
Прекрасных дев десятки ждут.
Ответы есть на все вопросы
И капитану, и матросам.
Пристань, расслабься, отдохни,
А поутру вперед плыви.
Герман, не удержавшись, вновь подал свой голос:
— А если они все сгинули, кто песню-то передал?
Юнга замялся.
— Не знаю, — неуверенно начал он. — Наверное, кто-то выжил.
Боцман, до этого молчавший, стряхнул пепел из трубки в руку, подошел к борту, растер его между ладонями, сдул в океан и, вернувшись, проговорил: