Шейх обрушился на помощника, обвиняя в дезертирстве.
— Хозяин, я был у прорицательницы… — склонил покорно голову джигит, ударив себя кулаком в грудь. — Клянусь своим родом!
— Она что-то сказала — предрекла?
— Ведьма она! Я давно наблюдаю за ней! Она — шайтан в юбке! Я когда-нибудь зарэжу её!
— Ты не ответил мне на мой вопрос!
— Врёт она всё! Говорит мне: мой род прервётся на мне! А я точно знаю: этому не бывать! У меня брат, а у него семья! Он не воевать как я!
— Всё верно… — озадаченно произнёс Шейх, утаив от помощника: их разбомбили во время обстрела при захвате его людей, что прятались там у родных джигита.
— Хозяин… — впервые увидел помощник растерянность во взгляде Шейха, а также сквозившую в его действиях.
Шейх почувствовал, а давно уже предчувствовал: его дни жизни сочтены.
— Этому не бывать, хозяин, пока я с тобой! А до конца! Моя судьба неразделима с твоей! Только прикажи — и мои джигиты камня на камне не отставят от аула неверных!
Теперь уже начальник охраны не сомневался: без эвакуации хозяина не обойтись. Но пока ещё рано предпринимать подобную попытку — слишком рано. Собственные люди могут расценить его действия как трусость — за бегство с поля боя. А у него был славный род, принимавший участие во всех войнах против русских. И он не станет покрывать себя позором, а клинок — славой — кровью неверных. Он будет до последнего вздоха служить хозяину как цепной пёс, чего бы ни случилось в дальнейшем.
Вдруг приметил какую-то тень, мелькнувшую со стороны чёрного хода, следующую к калитке. Не сразу признал в ней одну тёмную и одиозную личность.
— Это она, хозяин! Ведьма! И бежит от нас! Разреши мне я её…
Джигит схватился за пистолет.
— Нет… — запретил Шейх. — Это я отпустил её!
Не врал, хотя и ничего не говорил прорицательнице. Та это уяснила сама, предвидя, как помощник будет пытаться выстрелить ей в спину, а он… исполнил предначертанное судьбой. При этом несильно смягчил свою незавидную участь там, где его уже ждали, а были пущены за ним тени мрака, явившиеся из иного мира. И только ждали удобного случая разобраться с ним.
— Вай, шайтан! Проклятье на мой голова… — зашёлся джигит, проклиная всех и всё. Чего не следовало делать — сам проклял себя и свой род. А это всегда чревато — даже на словах, поскольку эффект воздействия усиливался при выбросе негативной энергии.
Гадалка остановилась на миг у калитки, и оглянулась. Её взгляд адресовался хозяину дома. Он отвернулся от неё, пряча глаза. Также выбрал свою судьбу. А она давала ему последний шанс.
Сдаваться Шейх не помышлял, веря: его кровь прольётся в священной войне с неверными не напрасно. О нём станут слагать легенды, заставляя детей гор ненавидеть и дальше тех, кто жил на равнине. Ненависть порождала злобу, а злоба… ни к чему хорошему не приводила, ещё никогда, ускоряя ход времени, уменьшая срок жизни алчного человека.