Грин был уже не в том возрасте, чтобы зваться парнем, но ему было приятно.
— Да. — отстранённо кивнул Гроб. — Я поспешил. Следовало с начала Бате поработать… Ты как себя вообще чувствуешь?
Последний вопрос уже относился к Грину.
— Помят немного. — ответил тот.
— Ушиб или трещина в рёбрах, две рваные раны на одной руке, куча ушибов по всему телу, повреждена одна нога, ожог от электричества на правой ладони. — отрапортовал Батя.
— Тогда отведи к доктору. Пускай займётся сразу. Скажи — как своим… — Гроб перевёл на него взгляд. — Да, Батя, как ты всё объяснишь?
— Он видел Мосфета. — пожал плечами Батя. — А что до остального, ты бы сам не поверил, пока не проверил.
— Мосфета? Батя… С этого и следовало начинать.
— Копа мы привезли, за Бакланом и его Санчо Пансэ уже выехали. Про тех двоих пока не знаю, после ещё одного допроса и с ними поговорим. — спокойно ответил Батя и повернулся к Грину. — Сынок — иди, там тебя Пейн ждёт за дверью, он и проводит.
… — Не помню. — Грин лежал на кушетке с повязками на месте укусов, и особо крупных ссадин, с тугим бандажом на месте больных рёбер, с капельницей.
— Как именно? — доктор, или скорее фельдшер открыла баночку с разноцветными драже и сунула одну в рот. — Не хочешь вспоминать, или совсем не помнишь?
Грин прислушался к своим ощущениям.
— Совсем не помню. Глухо. Чернота. Ни на словах, ни как выглядят.
Доктор Света, светловолосая женщина с возрастом между тридцатью и сорока лет с хрустом раскусила драже. Похоже, она боролась с курением.
— Паршиво. — сказала она.
Грин подавленно замолчал. Он был подавлен, был в шоке — он абсолютно ничего о себе не помнил. Только помнил, что работал на кафедре какого-то провинциального универа, с ним работало несколько коллег, заведующий кафедры, и Николай Викторович. Он не помнил, ни как не назывался город. Ни как назывался его универ. Ни как он туда устроился. Ни лиц коллег, ни имён, ни интерьера помещения, ни лиц студентов, ни даже того, что преподавал. Только опостылевшую мерзкую рожу Николая Викторовича.
— Слушай ты. — медсестра сделала несколько шагов вплотную подойдя к нему, халат слегка распахнулся, открывая лёгкий «инкассаторский» бронежилет первого класса, способный защитить от патрона из Макарова, или совсем мелкого патрона калибра семь и шестьдесят два. — Давай на чистоту. Мне ты можешь говорить всё, что угодно, но после меня, за тебя возьмётся Батя, и его психоломы, и вытащат из твое башки всё, что хотят знать. И слова, и виды, и вкусы, и запахи, всё. Поэтому подумай, когда это лучше сказать — сейчас, или потом.