Сокровенные мысли. Русский дневник кобзаря (Шевченко) - страница 77

На первую страницу

В 10 часов вечера “Князь Пожарский” положил якорь перед Гремячевским перекатом.

За ужином Нина Александровна [Сапожникова] наивно рассказывала содержание “Дон-Жуана” Байрона, который она прочитала на днях в французском переводе, и еще милее и наивнее просила своего мужа учить ее английскому языку.

6 [сентября].

Собачий пир

(Из Барбье)

Когда взошла заря и страшный день багровый,
Народный день настал; —
Когда гудел набат и крупный дождь свинцовый
По улицам хлестал; —
Когда Париж взревел, когда народ воспрянул
И малый стал велик; —
Когда в ответ на гул старинных пушек грянул
Свободы звучный клик! —
Конечно, не было там видно ловко сшитых
Мундиров наших дней;
Там действовал напор лохмотьями прикрытый
Запачканных людей,
Чернь грязною рукой там ружья заряжала
И закопченым ртом
В пороховом дыму там сволочь восклицала
Е. […] мать умрем!
А эти баловни в натянутых перчатках
С батистовым бельем
Женоподобные в корсетах на подкладках.
Там были ль под ружьем?
Нет! их там не было, когда все низвергая
И сквозь картечь стремясь,
Та чернь великая и сволочь та святая
К бессмертию неслась!
А те господчики, боясь громов и блеску
И слыша грозный рев,
Дрожали где-нибудь вдали за занавеской.
На корточки присев!
Их не было в виду, их не было в помине
При общей свалке там.
Затем, что, видите ль, свобода не графиня
И не из модных дам,
Которая, нося на истощенном лике
Румян карманных слой,
Готова в обморок при первом падать крике.
Под первою пальбой.
Свобода — женщина с упругой мощной грудью,

17 [сентября]. Вчера мне ничего не удалось. Поутру начал рисовать портрет Е. А. Панченка, домашнего медика А. Сапожникова. Не успел сделать контуры, как позвали завтракать. После завтрака пошел я в капитанскую светелку с твердым намерением продолжать начатый портрет, как начал открываться из-за горы город Чебоксары. Ничтожный, но картинный городок. Если не больше, так по крайней мере наполовину будет в нем домов и церквей. И все старинной московской архитекторы. Для кого и для чего они построены? Для чувашей? Нет, для православия. Главный узел московской старой внутренней политики — православие. Неудобозабываемый Тормоз {Николай I.} по глупости своей хотел затянуть этот ослабевший узел и перетянул: он теперь на одном волоске держится.

Когда скрылися от нас живописные, грязные Чебоксары, я снова принялся за портрет. Но принялся вяло, неохотно. Принялся для того, чтобы его кончить, и кончил, разумеется, скверно. От этой первой неудачи я с досады лег спать и проспал прекрасный вид села Ильинского. Ввечеру, когда “ Князь Пожарский” положил на ночь якорь и все успокоилось, я, чтобы хоть чем нибудь вознаградить две неудачи, принялся переписывать “Собачий пир”, как вошел в светелку А. С[апожников] с К[ишкиным] и П[анченком] и ни с сего, ни с того составился у нас литературный вечер. Капитан наш вытащил из-под спуда “Полярную звезду” 1824 года и прекрасно прочитал нам отрывки из поэмы “Наливайко”, а Сапожников из поэмы “Войнаровский”. {Произведения К. Ф. Рылеева.} Потом А. А. [Сапожников] пригласил нас ужинать, и как это случилось в 12 часов, то за ужином оказалась именинница, а именно бабушка Любовь Григорьевна Явленская. Поздравили и не один, и не два, а три раза поздравили. Потом начали отсутствующих именинниц поздравлять, и я таки порядком напоздравлялся.

Следующая страница