Марит.
Мортенсафтен: 10 ноября 1866 года.
Особняк Вестергардов
Утром, когда прибывает нотариус, чтобы заверить новое завещание Хелены и состояние ее счетов, у дома ждет повозка, чтобы отвезти Айви к месту ее новой работы: в стекольную мастерскую в Копенгагене. Повязывая на талии жесткий накрахмаленный передник, я бросаю взгляд в окно. Дорит с красным, заплаканным лицом сует в руки Айви плетеную корзину, полную еды, после чего Брок привлекает сестру к себе и говорит что-то ей на ухо. Вид у него расстроенный, и на миг я чувствую укол вины.
Затем повозка отъезжает, поднимая за собой смесь снега и пыли, и я думаю, проводя пальцами по узелкам на подоле: «Но я остаюсь здесь не за тем, чтобы сделать больно Броку или кому-либо еще из них». А затем, чтобы узнать, что же действительно случилось с моим отцом, и удостовериться, что мне никогда не придется вышивать на кайме своей нижней юбки имя Евы.
Как только я спускаюсь на первый этаж, Нина сразу же привлекает меня к работе.
– Сегодня всем дают дополнительные поручения, чтобы подготовиться к Мортенсафтену, – говорит она, перебирая ключи на кольце, но я знаю, что на самом деле это расплата за пустое место Айви за обеденным столом. Нина велит мне до ужина закончить платье для Хелены, потом заштопать дыры на чулках и сделать вышивку на салфетках и чайных полотенцах.
– Жизнь несправедлива, и так во всем, верно? – хмыкает Дорит, склоняясь над гусем, выбранным для праздничного ужина, потом кладет его на разделочный стол и обращается к нему: – Ты уж извини, что святой Мартин пытался спрятаться в стае твоих сородичей. А теперь тебя съедят за ужином в расплату за их поступок.
– Хорошо, что он не спрятался среди других птиц, – ухмыляется Лильян, – а то, чего доброго, нам пришлось бы есть ворону.
– Или голубя, – добавляет Якоб.
– Сову? – предлагает Лильян.
– Лебедя.
– Дронта.
– Голубоногую олушу.
– Пустосмехи. – Дорит закатывает глаза и точит нож.
Я торопливо иду по коридорам главного дома, атласное платье кажется мне тяжелым, как свинец, а нитки, которыми оно сшито, отчего-то легкими, как пух. Снаружи свистит холодный ветер, но слуга по имени Оливер зажигает во всех каминах жаркий огонь, а Сигне расставляет на подоконниках и столах свечи, над которыми подрагивают язычки пламени.
Когда я возвращаюсь, Дорит стоит у плиты и варит глег.