– Ладно, – говорю я наконец, сосредоточив внимание на пряди волос, выбившихся из прически Евы. – Да, я полагаю, что ты уже достаточно большая, чтобы услышать это. Я действительно считаю, что твою мать мог убить Фирн. Я однажды подслушала, как Несс говорила об этом.
Плечи Евы напрягаются.
– Моя мать слишком беспечно обращалась с магией? – она с трудом сглатывает, как будто я подтвердила что-то, чего она всегда боялась. – Когда я была маленькой? Она… предпочла это мне?
– Все не так просто, – отвечаю я и закалываю шпилькой выбившийся локон. – Попробуй представить себе магию как игру с очень сложными правилами. – Я вздыхаю. – И иногда… возможно, риск того стоит. Может быть, это лучший выбор из двух трудных вариантов.
– Игра… – Печаль омрачает ее глаза, как будто задевает что-то в глубине ее существа. То самое, чего я всегда пыталась избежать. – Игра, которую она проиграла, – шепчет Ева.
Я скупо киваю ей и думаю: «И моя сестра Ингрид – тоже».
– Ева? – зовет с нижнего этажа Несс.
– Иду! – откликается она, после чего неожиданно поднимает взгляд на меня, и ее темные глаза горят в сером полумраке комнаты. – Но ты уверена, Марит? Потому что… у меня нет магии.
Я подозревала об этом, но теперь меня охватывает такое сильное облегчение, что едва удерживаюсь на ногах.
– Это хорошо, – тихо говорю я. Ева обвивает меня руками, и я обнимаю ее в ответ, чувствуя, какая она тонкая и хрупкая.
– Марит, погоди. У тебя ведь тоже ее нет… верно? – спрашивает она, неожиданно отстраняясь.
Я вспоминаю потрясение на ее маленьком личике много лет назад, когда я вернула ей Вуббинса, чудесным образом приведенного в порядок. Ощущение магии наконец исчезает из моих пальцев, и приятный холодок сменяется теплом. Мне хочется взглянуть на их кончики, на тонкую кожу своих запястий.
– Конечно, нет, – я подталкиваю Еву к двери.
Шагнув в коридор, она оборачивается, вся мерцая из-за того, как бисер, позаимствованный мною, отражает свет.
– Хорошо, – говорит она мне и улыбается. – Тогда нам обеим нечего бояться.
Внизу, в гостиной «Мельницы», ковер, закрывавший истертый деревянный пол около камина, отодвинули, чтобы создать импровизированную сцену. Старые хлипкие стулья расставили полукругом, окаймляя почетные места – два больших вольтеровских кресла с видневшимися брызгами чая на выцветших от солнца подлокотниках. Обстановка та же, что и в те времена, когда я росла здесь: мы все были вынуждены участвовать в каком-нибудь представлении, если Несс узнавала заранее, что потенциальные приемные родители готовятся нанести визит. Она пыталась заставить нас выглядеть как можно интереснее: то мы сидели в грязи и пропалывали жалкую пародию на огород ради женщины, проявлявшей интерес к садоводству. То сидели с толстыми книгами вокруг очага, когда в гости собирался приехать ученый. Чаще всего девочек с красивыми голосами заставляли петь, пока остальные прихлебывали жидкий чай из тонких фарфоровых чашек и ели слоеные канелстэнге, присыпанные корицей. Детей, которые умели петь, всегда забирали.