Дания, прекрасная Дания.
Глаза Евы, идущей рядом со мной, широко распахнуты и горят изумлением. Но Хелена невыносима. Она напряжена даже сильнее, чем обычно в моем присутствии, как будто ее тело сковано льдом. На ней плащ, расшитый цветами, но никаких украшений. Она никогда их не носит, и это задевает меня, словно личное оскорбление.
Может быть, Алекс и спас наши шахты в первый раз, но именно я нашел драгоценные камни и спас нас всех во второй.
Не он.
Я.
Сегодня вечером, пройдя в ворота, я иду на запах миндаля в сахарной глазури и пряного глега. Гравий хрустит у меня под сапогами, когда мы огибаем угол и сталкиваемся с марширующей шеренгой Молодежной гвардии Тиволи: тридцать с лишним детишек, которых еще называют Карликовой Армией, в форменных мундирах. Хелена склоняется к прилавку, чтобы купить Еве пакет орехов и марципана, а потом вопросительно склоняет голову набок, глядя на меня. Я киваю, и она покупает две кружки глега, исходящего паром, после чего протягивает мне мою порцию, и на ее пальцах, как и на запястьях, нет ни единого драгоценного камня.
Алекс еще сильнее любил ее за то, что она не обвешивалась самоцветами из наших копей. Она всегда предпочитала обычные стекляшки нашим роскошным, огромным и сверкающим рубинам или темным сапфирам, игравшим на свету фиолетово-огненными бликами. Но, несмотря на нежелание носить наши драгоценные камни, Хелена получала кров, одежду и еду только благодаря им. Алекс использовал наше новообретенное богатство, чтобы купить поместье в Херсхольме. Также мы подарили матери новые ожерелья и серьги взамен тех, что были проданы во время войны. Мы сидели в лучших ложах театра, глядя, как Хелена танцует на сцене. А на свадьбе Алекса и Хелены самоцветы Вестергардов блистали в прическе моей матери, словно целое созвездие из темных звезд.
Хелена не надела ни одного из них.
– Ты не мог бы прекратить? – неожиданно спрашивает меня Хелена, и ее голос, словно острая сталь, прорезает вечерний воздух. Похоже, я начал мурлыкать «Отважного пехотинца», сам того не замечая. Я прихлебываю свой глег, наблюдая, как фейерверки трещат у нас над головами, оставляя в небесах сверкающие следы из огня и дыма.
– Это магия? – выдыхает Ева, глядя вверх. В ее голосе звучит благоговение, почти страх. Я рассматриваю ее, девчушку, которую Хелена взяла из какого-то сиротского приюта на юге.
– Нет, – отвечаю я. – Это порох.
Похоже, этот ответ успокаивает Еву.
– Ты не любишь магию? – спрашиваю я, глядя на нее, и она качает головой.
– Никто не должен использовать магию, – теперь в ее голосе звучит отвращение. – Это жестоко.