льшим.
Папин голос резко оборвал мои мечтания и ласки:
– Луиза, все готово!
И, словно эхо, раздался тоненький голос Сати:
– Луижа, готово!
Я надела папин халат и спустилась.
Папа, улыбаясь, сидел за накрытым столом.
– Лучше?
Пола моего халата распахнулась. Папа, смутившись, отвернулся и почесал только проступающую лысину.
Он не знал, как себя вести при виде моего юного тела. Еще большие проблемы у него вызывали шрамы, которыми это тело было усеяно. Это было слишком трудно для него.
Я подошла поближе и поцеловала его в щеку:
– Все в порядке, пап. Не волнуйся.
Мы ужинали под классическую музыку и лепет Сати, который радостно размазывал пюре по лицу.
Мы уже почти доели, когда зазвонил телефон.
Сати заорал:
– Летефон!
Я решила, что это, наверное, Патрисия, папина коллега, с которой он с переменным успехом пытался закрутить роман.
Отец встал и снял трубку телефона, висевшего на стене.
Папа обожал всякое старье. Проигрыватели, проводные телефоны, металлические, наполовину ржавые картофелемялки – вот его страсть. Микроволновки, мобильники и MP3-плееры ужасно его раздражали. Он мог часами говорить о вредном излучении, о детях, ползающих в колтановых шахтах, о горах мусора, которыми покрыта планета, и об ужасах капитализма. Конечно, у него был мобильный телефон, но использовал он его только для рабочих звонков. Он работал начальником охраны на бумажной фабрике и всегда должен был быть на связи: рабочие разобрали уже почти все станки, которые скоро должны были отправить куда-то в Восточную Европу.
– Луиза, тебя к телефону.
Я взяла трубку; это было странно, ведь мне никто никогда не звонил. У Тома моего номера не было, да и он все равно не решился бы звонить на домашний.
Я потянула провод, чтобы отойти чуть дальше.
В трубке я услышала голос Сары.
Она говорила невнятно.
– Луиза, я знаю, что давно тебе не звонила. Но… это ужасно… Алексия. Алексия, она…
Я сразу же все поняла.
Алексия покончила с собой.
* * *
Вам, наверное, интересно, зачем я обо всем этом рассказываю. О моих отношениях с Томом, о главной улице, о папиной любви к старым вещам, обо всем, что сегодня кажется незначительным. Да, может, все это не так уж и важно, но мне кажется, что именно из таких мелочей и состоит человек. Из крошечных кусочков счастья и страдания. Человек – это нечто большее, чем красота и шрамы.
И кто бы что ни говорил, я – человек.
Я понимаю, что моя история путаная. Вы, наверное, ждали, что я расскажу вам о том моменте, когда на всех экранах красовалось мое лицо. Но чтобы понять, почему я так поступила, нужно знать, какой я была до этого. Как я уже сказала, из популярной девушки я превратилась в гадкого утенка, я постоянно грустила, была в плену у собственного тела и воспоминаний, не могла нормально общаться с отцом, не могла полюбить Тома. Я просто-напросто не могла жить.