В тот день, как и всегда, физрук хлопнул в ладоши, чтобы мы поскорее выходили из раздевалок. Он вечно психовал из-за того, что мы копаемся.
– Так, девчонки, хватит марафетиться, вы идете плавать, а не на вечеринку, выходим, выходим!
Я ненавидела этого типа, его усы и его тупые старперские шутки.
Мы друг за другом вышли из раздевалки. Чуть в стороне, скрестив на груди руки, стояли парни. Они бросали на нас взгляды и смотрели будто бы мимо, но мы-то знали, что они пытаются понять, что скрывается у нас под купальниками. И только на мне никто не задерживал взгляд.
Учитель пересчитал нас. Одиннадцать человек.
– Кого нет? – спросил он.
Мы смотрели друг на друга, пожимая плечами.
– Вас здесь одиннадцать. Кто двенадцатая?
Никто не ответил. Тогда я сказала:
– Алексия.
Я помнила, что видела, как она пошла в самый конец раздевалки в сторону последней кабинки. К кабинке покойницы.
– Алексия? – спросил учитель, дернув усами. – Алексия как там ее?
Я назвала ее фамилию. Усы учителя снова зашевелились.
Алексия была тихой, даже слишком. Я ее знала с начальной школы. Мы дружили. Затем, когда мы перешли в среднюю школу, Алексия увяла, будто срезанный цветок, который оставили под палящим солнцем, и мы с ней отдалились друг от друга. Мы не поссорились. Просто попали в параллельные классы, и наши пути разошлись. Ее родителей я видела всего раз, они были людьми жесткими, педантичными и глубоко религиозными. Они жили в старом доме в верхней части города. Ее отец был бригадиром на бумажной фабрике и всегда носил ужасный черный костюм и имел мрачный вид. Ее мама занималась домом, в котором, как мне помнится, все должно было блестеть, словно капот коллекционного автомобиля. Думаю, они делали все, чтобы осадить непокорную лошадь, на которой их дочь неслась во взрослую жизнь. Алексия носила бесформенную старушечью одежду. Прическа, очки, брекеты, безропотность – все это делало ее белой вороной и гнало в глубину школьного двора, где ютились такие же изгои. Она стала прозрачной, невидимой. Она ни с кем не разговаривала. Даже учитель физкультуры не мог вспомнить эту хиленькую девушку с невероятно белой, почти просвечивающей кожей. Мне было жаль Алексию. Как бывает жаль зверька, у которого не хватает одной лапки. На ее месте могла оказаться я. Да запросто.
Я сказала:
– Схожу за ней.
Когда я проходила мимо Сары, та шепнула мне:
– Берегись покойницы, Лу. Она не любит, когда ее тревожат во время свидания с невестой.
Затем последовал непристойный жест языком. Я пожала плечами.
В раздевалке было темно.
Я позвала: