Смею уверить, адмирал, запоют птички, зачирикают — не только запропавшие винты отыщите, но и концы уплывших средств на половину недостроенного флота, если начальство разрешит, конечно.
— Что ты этим хочешь сказать? — Кулаки адмирала, некоторое время пребывавшие в бездействии, вновь пришли в движение, грозя оставить узника если не совсем без мебели, то с проломленной столешницей — это уж точно.
— Только то, адмирал, что меня нужно использовать в качестве диагноста. Осмотрюсь (под неусыпным, разумеется, контролем, прослушиванием, любым зондированием мозга — не привыкать) встречусь, переговорю кое с кем, хоть с тем же Хренасьяном, или как его? Он-то, конечно же, ускользнул, не привлек к собственной вальяжной персоне должного внимания. А если справедливость все-таки восторжествовала, тем проще скользкого типа отыскать, к тому же затраты на передачи гораздо рентабельней, чем давать на лапу.
В конце-то концов выйду на интересующего штабное ведомство человечка, а того вернее — на группу или подрывную организацию, так что премного довольны останетесь.
Меня науськивать, это как терьера пускать по следу подбитой утки: сомневаться нечего — найдет, главное, чтоб не сожрал. Так что пора, адмирал, предпринимать шаги да поторапливаться, а то паленым скоро на всю Холуеврику завоняет; союзнички засомневаются, под тех ли постелились? Глядишь, переметнуться вздумают! А там недалеко до оргвыводов. Желающие же найти виновного или несправившегося (кого — конкурентам без разницы) в очередь выстроятся.
Вы поможете мне… Нет, нет, о полной свободе не мечтаю, так, поблажки режима, плюс редкие, до минимума короткие увольнительные, желательно с охраной, чтоб от соблазна подальше, да для вашего спокойствия. А в качестве премии — питание, визиты представительниц противоположного пола, знакомство, понимаете, с бутылочкой — ведь даже жирафы иногда напиваются, чего ж отставать сапиенсам? — Словом, средства от хандры, что сами прописывали. А я уж с ревностным старанием, преданно, заметьте, брошусь на раскрутку головоломки. Разгадаем, ей-ей разгадаем ребус, адмиральчик мой драгоценный! За всевозможные концы, до которых дотянуться сможем, ухватимся, глядишь — «нить Ариадны» махнет хвостиком. Выберемся… распутаем клубок, я имею в виду, при ваших-то возможностях, при моих связях… — Секретаришка толком не вникал, что молол языком, но монолог произносил кристально искренне, впору на «Золотого Оскала» в номинации «За лучшую роль раскаявшегося заключенного второго плана» выдвигать.
Голову кружило, в ушах нарастал звон, в горле пересохло безо всякого притворства, слова же лились непроизвольно, не подчиняясь ни воле, ни мыслям, мелькающим в подсознании бессловесными образами: «Вот оно, переводят в ординарную камеру, напичканную жирными ахронигерами при заточках, с нормально пованивающей пищей, где шикарно как на курорте отдыхается, а на скрипучих, жестких нарах превосходно восстанавливаются высосанные силы. Надутый же индюк-лампасник, пошевелив извилиной, что просто-таки обязана в мозгу присутствовать, самое позднее — завтра соглашается на увольнительную, пусть даже под тройной охраной. Ведь рановато битюгу об отставке подумывать, тем паче — о позорной и тем более — без выходного пособия! А дальше — дело творческое…».