— Не нажимай. Легче, легче! — говорил, подходя к Коле, Вова Кравчук.
Через полчаса колины руки ходили уже сами собой, без всякого, казалось, усилия. Высунув кончик языка, Коля махал и махал рубанком, освобождая послушную, гибкую доску от всего, что было на ней лишнего. Теперь он чувствовал, что тоже строит школу.
Чтобы увидеть Стёпочку, ему стоило только поднять голову от верстака. Стёпочка оттаскивал готовые парты в угол двора и там красил их. Он осторожно водил по партам маленькой кистью, потом отходил в сторону и с важностью оглядывал свою работу: всюду ли краска легла ровно? Когда он, идя за новой партой, приближался к верстакам столяров, Коля старался встретиться с ним глазами. Но Стёпочка глядел на Колю так, словно не замечал его, словно Коля был столб или камень. Подходя к столярам, он разговаривал и шутил со всеми, но только не с Колей. Он не простил Коле отказа ехать с ним на Чёрное море и не скрывал этого. «Ну, и пускай», — думал Коля. Но в глубине души был огорчён.
Он чувствовал себя одиноко среди всех этих ещё не знакомых мальчиков, большинство из которых к тому же было старше его. Кроме Стёпочки в школе был только один человек, давно ему известный, — Агата. Но Агата сидела в сарайчике, наскоро сколоченном в углу двора из досок, и он видел её редко.
Там, в этом сарайчике, находилась не то>{1} контора строительства, не то склад. И этой конторой, этим складом, управляла Агата. Уходя, ей сдавали на хранение инструменты. По требованию бригадиров она выдавала гвозди, клей, мел, замазку, олифу, листовое железо, задвижки, шпингалеты, оконные стёкла. Иногда двери сарая открывались, и Агата появлялась на пороге. Худенькая, с милой ямочкой на подбородке, она серыми, широко расставленными глазами смотрела куда-то вдаль, над головами работающих мальчиков. И, глянув туда, куда глядела она. Коля всякий раз находил там Виталия Макарыча, спускающегося со школьного крыльца.
Виталий Макарыч неторопливо обходил всех работающих мальчиков: и столяров и маляров. Возле некоторых он останавливался, внимательно следил, как пилят какую-нибудь доску, но никому не делал никаких замечаний. Только иногда вдруг говорил:
— А ну, дай-ка мне.
Брал в свою левую единственную руку пилу, молоток, кисть или рубанок и принимался работать с необыкновенным проворством. И рубанок плыл легко, без натуги, пила пела веселей, гвозди входили в дерево, не сгибаясь, и краска, до сих пор ложившаяся пятна-нами, начинала ложиться ровным слоем. Он поднимал раскрасневшееся лицо, отдавал молоток столяру или кисть маляру и шёл дальше. И Колю удивляло, что он одной рукой умеет всё делать лучше, чем другие двумя руками, и нравилось Коле, что он не кричит, не командует, не советует, а только показывает.