– Но почему? – спросил Красноперов.
– По известным причинам.
– А-а…
– Что угодно, только не это. Вот, например, порнографические журналы. Бери хоть целую дюжину. Эвон на обложке: птеродактиль живет с канарейкой. Покупай на здоровье. А этого «Доктора» – ни в коем случае.
– Но кто вы?
– Твоя совесть, Красноперов!
– Вы что, следите за мной?
– Без сна и покоя.
– Но почему, зачем?
– Работа, – с внезапной грустью произнес человек.
– И одеты вы как-то странно.
– Странно одет?
– Вы только не обижайтесь. Но галифе, цилиндр, тапки…
– Это еще что! Ты бы знал, как я питаюсь!
– А как вы питаетесь?
– Собака не будет есть того, чем я питаюсь. Платят сущие гроши. Денег почти нет.
– А у меня почти есть, – горделиво сказал Красноперов, – бросайте вы это занятие.
– Я и то думаю, – вздохнул человек, – может, политического убежища спросить? Только кому я нужен без диплома?!
– Я вам искренне сочувствую.
– Ладно, – сказал человек, – можешь идти. А книгу не покупай. Ничего особенного. От умного человека слышал. На допросе.
– Мне обидно за вас, – сказал Красноперов.
– Ерунда. Я заочно на сторожа учусь. Специальность освою и брошу это дело к чертовой матери!..
Человек в галифе, распахнув тяжелые двери, удалился.
Вечернее солнце припадало к окнам и бортам автомобилей. Вспыхивали и гасли разноцветные огни реклам. Часы на фронтоне королевской библиотеки пробили семь.
Человек в галифе остановился и сунул руку за пазуху. Там, в духоте, нащупал он стофранковую купюру, приколотую английской булавкой. Подержав купюру на ладони, он задумался. Потом решительно шагнул к сияющим витринам универсального магазина «Балансиага». Через десять минут он вышел оттуда, взволнованный и порозовевший. В руках у него была коробка, перевязанная голубою лентой. Оставалось еще двадцать франков и порыв. Мужчина перешел через дорогу, купил у рыбного лотка баночку сардин в томате. Сунув ее в карман галифе, мужчина зашагал домой. Он чувствовал бедром холодную тяжесть консервов. Ощущал сквозь картон прохладу нейлоновой рубашки.
Дома он швырнул цилиндр в угол. Разорвал зубами голубую ленту. Стащил через голову полинявшую бобочку. Затем, содрогаясь, облачился в нейлон.
Холодная ткань прикасалась на сгибах к бесталанной душе его.
Рубаха излучала приятный мерцающий свет. Ее великолепие казалось дерзостью на фоне убогих стен и закопченного потолка.
Встревоженно тикал будильник. На обоях шелестели сальные пятна.
Человек в нейлоновой рубахе подошел к столу. Вынул из кармана баночку сардин. Достал консервный нож. Затем решительным движением вспорол податливую жесть. После этого он вскрикнул, уронил руки, несколько минут сидел без движения. На груди его медленно расплывалось пятно томатного сока.