После того как прокуратура заявила, что не станет выдвигать обвинения против Джерри Адамса, Хелен проконсультировалась с лондонской адвокатской компанией, которая выиграла нашумевшее многомиллионное дело, открытое против четырех членов Подлинной ИРА из-за взрывов машин в городе Ома в 1998 году. Фирма заявила, что Хелен просила их исследовать возможности подачи гражданского иска против Адамса. «Семья МакКонвилл собирается идти до конца, – сказал Майкл. – Мы боремся за справедливость уже 40 лет и не собираемся останавливаться».
Согласно переписи, примерно 33 миллиона американцев – около 10 % всего населения – имеют ирландские корни. И я один из них. Мои предки со стороны отца эмигрировали из Корка и Донегала в XIX веке. Я на самом деле больше австралиец, чем ирландец – моя мать из Мельбурна, – но я вырос в Бостоне, где ирландские американцы, которые никогда не были на своей исторической родине, все еще ощущают крепкую эмоциональную связь с этим местом. По моему ирландскому имени вы можете догадаться, что это касается и меня.
Однако, когда я рос, это было не так. Если юнионисты Ольстера казались «больше британцами, чем британцы», ирландские американцы иногда больше похожи на ирландцев, чем сами ирландцы, то мне кажется, что я не всегда был приверженцем лепестков клевера (символ Северной Ирландии), темного пива и сентиментального ощущения племенной солидарности. В Бостоне, где я рос, в 1980-х годах была атмосфера довольно серьезной поддержки ИРА, даже в отношении совершения организацией ужасных террористических актов. Я помню, как отец говорил мне, что в местном ирландском пабе, находившемся на той же улице, что и наш дом, один человек ходит от столика к столику с кружкой, полной денег, собирая средства «для парней». Над заведением повесили черный венок в знак смерти ИРА. Однако я никогда не испытывал особого интереса к конфликту в Северной Ирландии. Несмотря на свои корни, я читал о нем как об истории любой войны в другой стране.
Будучи журналистом, я никогда не писал о Смуте и не чувствовал особой необходимости делать это до января 2013 года, когда умерла Долорс Прайс, и я прочитал в газете «Нью-Йорк таймс» ее некролог. В статье ее биография была расцвечена яркими красками, а также упоминалась битва, которая все еще шла за секретный архив в Бостонском колледже. И меня как журналиста заинтересовали тема коллективного отрицания, нежелания признавать факты и все эти истории, которые члены сообщества рассказывали сами себе, чтобы справиться с последствиями трагических событий. Я был заинтригован самой мыслью о том, что архив с личными воспоминаниями бывших бойцов может быть так «огнеопасен»: что такого в этих историях прошлого, что они угрожают настоящему? В переплетении жизней Джин МакКонвилл, Долорс Прайс, Брендана Хьюза и Джерри Адамса я увидел возможность рассказать историю о том, как люди становились радикалами из-за своей бескомпромиссной преданности делу, и о том, как отдельные личности (и все общество в целом), пройдя через страшные вещи, начали задумываться о политическом насилии и, наконец, нашли время для осмысления произошедшего.