Ги не заметил меня, я тихонько пошел в лагерь, а когда он появился, удивленно осведомился, почему он не был с остальными.
— Пришлось вернуться к приманке: оставил там заглушку объектива, — объяснил он.
Разумеется, он и не подозревал, какой опасности подвергался только что, а я помалкивал. Дело в том, что напряжение внутри нашей группы в то время достигло предела, и по любому пустяшному поводу часто возникали жестокие споры, вызванные, без сомнения, длительной изоляцией и усталостью. Возможно, убей я, к несчастью, или рань Ги, ни Петер, ни Жорж не поверили бы в случайность. И я не ошибся, потому что, когда много времени спустя я рассказал им эту историю в Париже, где мы все вновь были лучшими друзьями, они без колебания ответили:
— Мы бы ни за что не поверили в несчастный случай. Конечно, вряд ли бы мы решили, что это преднамеренное убийство, но в том состоянии это вполне могло сойти за вспышку гнева.
Короче, в лучшем случае я мог бы рассчитывать на смягчающие обстоятельства!
Однако вернемся к нашим окорокам. Собаки так здорово подчистили наши запасы, что мы вновь оказались без мяса и мне опять пришлось отправиться на охоту. Поздно ночью я возвращаюсь на стоянку, и на меня набрасываются с расспросами:
— Куда ты дел Титину?
Приходится признаться, что я потерял Титину, и вытерпеть град упреков. Ведь наша обезьянка Титина — самый главный член экспедиции, и мы все не чаем в ней души. На Флоресе, вскоре после восхождения на вулкан Кели-Муту, двое мальчишек принесли нам на просмоленной бечевке это тщедушное созданьице с едва прикрытой реденькими волосками бледной кожицей, местами в лишаях.
Первым движением было отвергнуть несчастное, дрожащее существо, которое вот-вот должно было сдохнуть, к тому же мальчишки просили за него дикие по местным масштабам деньги — два франка! Но ее грустный, удивительно человеческий взгляд и жалость к ожидавшим ее страданиям толкнули нас на непоправимую ошибку, заставили проявить слабость: в обмен на несколько бумажек мы приобрели право держаться за свободный конец веревки, захлестнутый вокруг этого заморыша.
— Она еще поправится, вот увидите, — сказал я товарищам, принявшим мои заверения явно скептически.
Но факт: она поправилась, и с чудесной быстротой, что мы успели почувствовать. За несколько дней болезненное, тщедушное и дрожащее от страха созданьице превратилось в избалованного, деспотичного и беспощадного тирана. Отныне все наше внимание поглощено Титиной, а наше существование превращается в утомительное и, надо признать, безрезультатное бдение, ибо, едва мы на миг отворачиваемся, как вступает в действие ее злой и — даже трудно представить себе насколько — изобретательный гений.