– Я – Джоан, – представилась она, когда мы подошли к калитке. – А вы, видимо, Алтея и Джей.
– Да, мэм, – ответила я, сама поражаясь тому, что мой голос не дрогнул.
Она жестом пригласила нас войти.
Когда мы проходили через крошечную гостиную, Джей положил руку мне на спину, и от этого по всему телу у меня разошлось такое тепло… Я была рада, что он здесь. Рада, что вместе со мной услышит историю Джоан. На кухне нас ждал миниатюрный столик, застеленный клетчатой скатертью и уставленный кружками.
Джоан предложила нам сесть и начала разливать кофе.
– Рада, что вы вернулись, – начала она. – Я надеялась, что вернетесь. Уильям позвонил и устроил мне разнос, что я вам дверь не открыла.
Я кивнула, хотя и близко себе не представляла, как Стокер мог прознать, что мы вообще приезжали сюда и что Джоан не открыла дверь.
– Я извиняюсь. Я… – Она подвинула к нам сахарницу и сливки. – Я надеялась, что, если не открою, вся эта ситуация сама собой рассосется.
– Ситуация?
– Ну да, с Дав. И с Джин.
Я почувствовала как рука Джея коснулась меня, успокаивая.
– Мы и сами не особенно много знаем, – заговорил он.
Я была ему благодарна: моя гортань сузилась в игольное ушко.
– Нам удалось найти только обрывочные сведения о том, что происходило с женщинами из семьи Алтеи. И все они как-то связаны с Дав Джаррод.
Она кивнула и протяжно вздохнула:
– Да, вы правы. Дав во многом замешана.
Я подалась вперед:
– Так вы знаете, что с ними было, с Дав и Джин?
– Да, знаю.
– Вы расскажете?
Она выдержала мой взгляд:
– Да, расскажу. Но вначале верну вот это. – Женщина положила на стол заколку, ту самую заколку Дав, и подтолкнула ко мне. – Это подарок от президента Рузвельта, вы, наверное, знаете. Брат Чарльз и Дав были на приеме в Белом доме где-то в 35-м или 36-м, кажется. От взгляда президента ничто не ускользало, однако не думаю, что он знал, что Дав – не настоящее ее имя. – Джоан сложила руки на столе. – Очень мило с вашей стороны, что вы оставили эту вещицу мне. Но она ваша – и проделала долгий путь, поэтому оставьте ее себе.
Я не понимала, отчего так колотится сердце – от нетерпения или страха, но это уже было все равно. Слишком далеко я зашла, чтобы теперь разбираться.
– Прошу вас, – сказала я. – Расскажите. Расскажите всё.
Она отодвинула стул, встала и вышла из комнаты. Вернулась она с альбомом, положила его передо мной на стол, и я раскрыла его. Множество фотоснимков, тонированных сепией. С желтых страниц посыпались газетные вырезки.
– Это мне Дав отдала, – начала Джоан негромко. – Сказала, что не может больше на них смотреть. Даже дома держать не хочет.