– Ладно. Хотя после твоего спича насчет своего криминального прошлого я ждал большего.
– Все-таки угоны не по моей части. Максимум – чужие бумажники.
Или мамины таблетки.
Он рассмеялся:
– Правда? Да ну нет.
Я посмотрела на него серьезно.
– Неужели правда?
– Да…
Он наклонился ко мне:
– А почему я не знал?
– Я хорошо шифруюсь. Не только от тебя – ото всех.
Он молчал.
– Не расстраивайся. Ложь – моя суперспособность.
Я предупредила тебя, послала я мысленный сигнал. Это тебе мое предупреждение.
Он приподнял бровь:
– Не хочешь облегчить душу?
Я засмеялась:
– Да как-то нет.
– Я – великий исповедник.
– Вот сам и начинай, – предложила я.
Он поднял брови.
– Кайся. Расскажи о своей жене.
Он поскреб в затылке:
– Ладно. Она ничего. Вообще-то она хорошая, правда. Просто не для меня. Ей хотелось… слишком многого. Вначале жилье просторнее, потом другое, третье.
– А тебе нет?
– Это все равно было нереально. Я был не на той ступеньке карьерной лестницы. Так что на самом деле все к лучшему.
– Сочувствую.
– Я начинаю привыкать. Это уже в прошлом.
Я срезала верхушку мыльной горки, выравнивая пену.
– Но прошлое имеет значение, не так ли?
– Для тебя имеет, конечно. – Лицо его приняло странно-многозначительное выражение. – И для меня тоже, думаю. У нас с тобой тоже было прошлое, правда ведь?
– Да.
– Теперь твоя очередь. Расскажи преподобному Джею. У кого это ты крала бумажники? – Он уже улыбался.
Я задумалась на минуту, потом начала загибать пальцы:
– У Леонарда Альбрехта, Джефа Тоула, Скота Мэтьюса…
– Конченый придурок, – вмешался Джей. – Так ему и надо.
– У Кларка Дункана, Фаррела Вестриджа. И у тренера Андерсона – три раза.
– Мило.
– Он всегда оставлял его в ящике стола, когда уходил на обед, – вздохнула я. – А также я работала по дамским сумочкам. Много, много сумочек…
– И тратила деньги на?..
– Таблетки.
Он смотрел на свои сплетенные пальцы.
– Прости меня, отче, ибо я согрешила, – сказала я. – И грешила много.
– Знаешь, ты должна была попросить меня помочь, когда собиралась в гольф-клуб. Я наверняка мог бы пригодиться.
– Роув – моя головная боль, не твоя. – Я отвернулась, почувствовала щекой холодный кафель.
– Тем не менее.
– Он неприятный тип. И так просто не сдастся. Я не хотела тебя в это втягивать.
– Ты плохо меня знаешь. Если надо – родного брата не пожалею.
Я ухмыльнулась:
– Это точно.
Он тоже улыбался. Что-то многовато у нас улыбок. От них я была как пьяная. Или как под кайфом. Интересно, когда у меня начнется словесный понос? Когда я выложу неприятную правду, о чем потом сильно пожалею?
Я повернулась к нему:
– Скажи правду. Зачем ты здесь?