По крайней мере, у него не было сомнений — или у Мерлина, если уж на то пошло, — что поддержка Брейнейром доктрин Церкви Чариса и осуждение извращений Церкви храмовой четверкой были искренними и глубокими. Возможно, он и не был еще одним Стейнейром, но, похоже, у него была своя собственная упрямая, непоколебимая внутренняя сила. Даже если бы он никогда не высек искры спонтанной любви, которые Стейнейр так легко вызывал у своей собственной паствы, он был бы там до самого конца, сгорбив плечи от порывов ветра, встречая любую бурю, которая случится на его пути. И это, — сказал себе Кэйлеб, — было всем, чего любой император имел право требовать от любого человека.
Невозможно было сказать, как кто-то вроде Брейнейра отреагировал бы на дневник Сент-Жерно, если предположить, что ему когда-нибудь представится возможность прочитать его. Что только подчеркивало силу аргумента Стейнейра против слишком быстрого раскрытия истины. Нет. Они должны были позволить лжи продержаться хотя бы немного дольше, по крайней мере, до тех пор, пока Церкви Чариса не будет предоставлено время подумать без стеснения тяжелой руки инквизиции.
Но настанет день, Лэнгхорн, — пообещал Кэйлеб призраку Эрика Лэнгхорна, в какой бы уголок Ада он ни был изгнан. — Этот день настанет. Никогда не сомневайся в этом. Мы с Мерлином позаботимся об этом.
Он искоса взглянул туда, где терпеливо ждал капитан Этроуз, эти «неземные голубые глаза сейджина» настороженно следили за любым признаком угрозы, даже когда его невидимые датчики над головой делали то же самое, и почувствовал знакомый прилив удивления и уверенности. Разум, мысли и душа, скрывающиеся за этими сапфировыми глазами, были даже старше, чем ложь. Нимуэ Элбан уже сознательно пожертвовала своей жизнью, чтобы победить ее; Кэйлеб Армак не сомневался, что сейджин, которым она стала после смерти, добьется успеха, сколько бы времени это ни заняло, чего бы это ни стоило.
Мерлин взглянул на него, слегка приподняв бровь, как будто почувствовал давление взгляда Кэйлеба. И, возможно, так оно и было. Кэйлеб, конечно же, не был готов накладывать ограничения на эзотерические чувства ПИКА! Хотя, теперь, когда император подумал об этом, было более вероятно, что Мерлин просто видел через один из своих невидимых «датчиков», как он смотрит.
Эта мысль тронула его губы мимолетной улыбкой, и Мерлин улыбнулся в ответ, затем вернул свое внимание к задаче сохранения жизни Кэйлеба.
И я должен перестать тратить время, пытаясь отсрочить неизбежное, и заняться своей собственной работой, — твердо сказал себе Кэйлеб. — Просто… я не хочу.