. По своему происхождению это аристократическая добродетель. Это добродетель человека, который мог бы, но не злоупотребляет своей властью. Одна часть такой сдержанности — способность контролировать свои страсти, а когда слово применяется к женщине, a
sôplirosunê является для греков женской добродетелью — именно эта способность превозносится всеми греками. Но ясно, что это не то, что Исократ хвалил в Перикле.
В самом деле, похвала Периклу как человеку, который обладает sôphrôn, должна совмещаться с признанием тех качеств, которые, по версии Фукидида, сам Перикл приписывал афинянам: неустанные действия в преследовании собственных интересов, стремление сделать больше и идти дальше. Таким образом, sôphrosunê с этой точки зрения не обязательно означает сдержанность, если дело касается целей человека; похвальны, скорее, сдержанность в способе реализации этих целей, качество знания того, как далеко следует заходить в конкретном случае и когда надо повременить или отступить. Поэтому sôphrosunê может быть совместимо как с polupragmosunê афинской демократии, так и с аристократическими идеалами сдержанности и besuchia, наслаждения. В то же время идеалыpolupragmosunê и besuchia жестко противостоят друг другу. Так что sôphrosunê теперь находит место не просто в двух различных, но и двух несовместимых моральных схемах. В каком смысле polupragmosunê и besuchia противоположны друг другу?
Hêsuchia появляется у Пиндара (Восьмая пифийская ода) как имя богини — она представляет то спокойствие духа, которое даруется победителю соревнования, когда он впоследствии отдыхает. Поклонение ей связано с представлением, что мы боремся для того, чтобы отдыхать, нежели для того, чтобы преследовать неустанно одну цель за другой, сменяя одно желание другим. Polupragmosunê, в противоположность этому, это не просто одержимость многими вещами, но качество, сопровождающееся гордостью. В афинской среде, в которой она уместна, естественной становится и pleonexia. Pleonexia иногда переводится как порок, состоящий в том, что человек хочет брать больше, чем отдавать. Именно так перевел его Дж. Стюарт Милль, и если согласиться с Миллем, то тем самым придется приуменьшить различие между античным миром и современным индивидуализмом, потому что мысль о приемлемости того, что можно брать больше, чем отдавать, не представляет для нас никаких проблем — да и откуда взяться такой проблеме? Но на самом деле указанный порок состоит в приобретательстве как таковом, качестве, которое современный индивидуализм как в своей экономической деятельности, так и в лице потребляющего эстета как