Приехавший на Троицкое подворье следом за митрополитом Муравьёв застал его лежащим в кабинете на диване.
– Не обеспокою вас, владыко? – спросил на пороге гость.
– Проходите, Андрей Николаевич, – пригласил хозяин. Муравьёва он любил и уважал за верное служение Православной Церкви, хотя подчас и тяготился его лобовой прямолинейностью, ведущей к упрощению и регламентированию всего и вся. Но сегодня и Муравьев был искренне взволнован. – Устал нынче, однако ж вашим обществом не тягощусь. Севастополь пал… Известие не совсем неожиданное, но тем не менее сильно поразило меня.
– Слышал я, ваше высокопреосвященство, что в Москве некая провидица сие давно предсказывала.
– Знаю, а что с того? Главнокомандующий князь Меншиков никак не хотел пустить в Севастополь херсонского владыку Иннокентия с чудотворною иконою, посчитав его «вольномыслящим». Не менее вероятно, что такое мнение имел преосвященный о князе… и с большим основанием. Князь умён, но равнодушен к вере и слишком любил шутить… Эх…
Митрополит позвонил в колокольчик и велел подать чаю.
– Беда вдет на Россию, – тихо заговорил он. – Грядут перемены, и судьбы их сомнительны. Страшусь не новизны, в природе всё должно обновляться, пугает отвержение основ прежней жизни, пренебрежение верою и царскою властию. Люди настолько оторвались от жизни духовной, что уж и не почитают её существующей. Смелеют клеветники и насмешники. Открыто церковь не отвергают, а зовут к ея «улучшению»…
Новый молодой келейник внёс поднос с чашками, чайником и сухарницею. Поставил на столик, поклонился поясным поклоном и вышел.
– Налейте мне, Андрей Николаевич, – попросил митрополит. – Можно покрепче. И себе наливайте… Донеслось до меня, что-де я пастырь одной аристократии московской, а невежественному мужику мои беседы дики и не нужны.
– Да кто это говорит, владыко?! – вскинулся Муравьёв. – Это мнение людей нецерковных!
– Пусть так. Но и во вздорном гласе услышь для себя поучение. Верно то, что не знающий Писания, не приученный к слушанию Божественного Слова может не всё понять в моих проповедях, но да пекусь не только об увеличении стада Христова, но и о сохранении его. Что же до трудности моих слов, то есть пастыри, растолковывающие всё по азам за отсутствием должных познаний у себя или у паствы, – годится ли мне уподобиться им? Кому же, как не архипастырю, печься об углублении богопознания?..
– Стоит ли придавать этим мнениям большое значение? – искренне удивился Муравьёв. – Пусть их говорят.
– А вы знаете, как разрушается земляная плотина? – Филарет поднял глаза на собеседника. – Вначале появляется маленькая щель, течёт себе крохотная струйка воды, и никто-то не обращает на сие внимания. А вода час за часом, день за днём размывает землю и расширяет отверстие. После гладь – откуда дыра? А вся вода уж ушла, осталась лужа с карасём… Так-то, мой милый. Вы извините, за дела приниматься пора. Покойный Святославский уж несколько раз бы сунулся в дверь, а эти молодые робеют.