Все невольно оглядывались на молодую графиню Анну Алексеевну Орлову-Чесменскую, надевшую сегодня свои знаменитые жемчуга. За спиной графини тут же заработали языки, называя возможных кандидатов в женихи.
– Э, мать моя, – говорила собеседнице жена обер-священника Державина, – верно вам говорю, что графиня замуж не собирается. У неё иное на уме. Второй день только, как вернулась из Сергиевой пустыни, а скоро опять туда собирается.
– Возможно ли? Такая молодая, с таким богатством… Триста тысяч годового дохода!.. – понизив голос, добавила собеседница, – Неужто хочет постричься?
– Знать не знаю, мать моя, а врать не хочу, – отвечала Державина.
Графиня вызывала всеобщее внимание не только умопомрачительным состоянием, но и душевными свойствами. В доме честолюбивого, грубого и безнравственного отца она сумела сохранить чистую душу. Известно было, что после смерти графа Алексея Григорьевича она, не отходя, просидела три дня у его гроба. Окружив вниманием своих старых родственников, она оставила всю роскошную обстановку жизни, заведённую при отце. Главным её занятием стала благотворительность, в которой она была столь щедра, насколько это было вообще возможным. Впрочем, не всеми было одобрено выделение графиней Анной ста тысяч рублей давней отцовской любовнице Бахметьевой. Двадцатилетняя графиня о подобных толках знала или догадывалась, но пренебрегала ими. Ей хотелось замолить, загладить грехи страстно любимого отца.
Шлейф разговоров потянулся и за княжной Марией Щербатовой, которой мать по завещанию оставила всё состояние, потому что обиделась на сына, женившегося против её воли. Добрая княжна решила разделить наследство поровну, но, к её удивлению, братец потребовал всё целиком себе. Дело рассматривалось в Сенате, и исход виделся неопределённым.
Двусмысленными улыбками был встречен князь Павел Гагарин, чья покойная жена Анна Петровна долгие годы оставалась главной фавориткою императора Павла Петровича, доставляя законному супругу чины и богатство. На её гробнице простодушный князь велел высечь: «Супруге моей и благодетельнице».
Прошёл бесцеремонный англичанин, лорд Сомертон, известный тем, что единственный в Петербурге не снимал шляпы при встрече с императором, полагая то проявлением храбрости. На балу свои законы, и тут оригинал был с непокрытой головой.
Но вот разговоры притихли, из разных углов залы потянулись к дверям сановники.
Прибыл государь, и, казалось, его присутствие прибавило звука и света в зале, хотя оркестр и так гремел оглушительно, а громадные люстры освещали сотнями свечей белые, красные, зелёные, чёрные мундиры, шитые золотом у офицеров, чиновников и придворных; орденские ленты и звёзды у генералов; пенно-белые, голубые, бордовые, синие, чёрные бальные платья с низкими корсажами, украшенные кружевами, лентами, живыми цветами у дам, сверкавших также золотыми и серебряными серьгами, диадемами, брошами, колье, кольцами, браслетами с рубинами, бриллиантами, изумрудами, сапфирами; почти все дамы были в полумасках, а плечи статских кавалеров покрывало маскарадное домино разных цветов.