Вокруг меня — полупрозрачная завеса, слова эфэсбэшника, как до него — главы городской администрации и заведующей образованием, звучат приглушенно. Главврач берет с тарелочки маленький пирожок и деликатно откусывает кусочек. Он жует медленно, скосив глаза в сторону говорящего. Теперь нам докладывает обстановку начальник полиции. Раскрываемость растет, кадры становятся лучше и профессиональнее, проценты тяжелых правонарушений снижаются. Мне хочется перегнуться через стол, через лилии, схватить главврача за тощую шею, испортить показатели.
Слово берет Тамковская. Она говорит, что перед нами стоит серьезная задача. С этим все соглашаются. Она говорит, что поставленную задачу мы успешно решим в кратчайшие сроки. Глава администрации одобрительно смотрит на Тамковскую. Тамковская говорит о том, что мы — она смотрит сначала на меня, потом на Извековича — оснащены оригинальными методиками, прошедшими обкатку в самых экстремальных ситуациях, однако важно знать генеральную цель нашей работы, а ее должна поставить перед нами местная власть. Глава администрации, убаюканный ее предыдущими словами, начавший было перелистывать лежащие перед ним бумаги, с тревогой смотрит на Тамковскую.
— Ольга Эдуардовна имеет в виду важность выбора общей стратегии, — вступает Извекович. — Нашей задачей, как всегда, является помощь людям. Снять острые состояния. Купировать тревогу. Но важно то направление, в котором…
Голос Извековича звучит все глуше. Листок с биографической справкой на этого несчастного, ставшего ожившим покойником общественного активиста вдруг начинает дрожать, идет волнами, приподнимается и зависает над поверхностью стола. Невысоко. Не больше полутора-двух сантиметров. Мне надо хотя бы прочитать вкладыши к тем лекарствам, которые я купил чохом, по списку врача. Врач что-то говорил об опасности передозировки. Мне хочется петь, я даже прокашливаюсь. Главное не голос, не слух, главное — репертуар. В памяти всплывает песня, которую пел двоюродный дядя после третьей, слова ее, казавшиеся совершенно забытыми, теперь выстраиваются в нужном порядке, остается лишь задать ритм ладонью: «У подъезда, у трамвая, сидит Дуня чумовая…», но листок плавно опускается поверх прочих, только чуть наискосок.
— Вы согласны, Антон Романович? — спрашивает глава.
— Полностью, — киваю я. — Однако должен заметить, что, судя по социальным сетям, смерть вашего Лебеженинова не привела к… — я щелкаю пальцами, — не вызвала еще такого интереса, который она должна была…
— Нашего, — говорит глава администрации.