Перед алтарной оградой стоял гроб, усыпанный цветами. В церкви пахло лилиями. В первом ряду сидели родители Бобби. Они были немолодыми людьми — Бобби поздно появился в их жизни. Я видел, какой любовью и нежностью они его окружали. Теперь они сидели рядом, положив руки на колени, и потерянно смотрели поверх гроба на золоченый крест над алтарем.
Моего отца нигде не было видно.
Джейк наклонился ко мне.
— Он тут?
Я понял, о ком он.
— Да.
Пока не погиб Бобби, я не особо задумывался о смерти. Но когда я представил, как он лежит в этом гробике, меня охватило замешательство. В небесный рай я не верил, поэтому вопрос, что стало с Бобби Коулом, озадачивал меня и пугал.
В церковь вошел Гас. По нетвердой поступи было ясно, что он пьян. Одет он был в свой лучший наряд — черный костюм из секонд-хенда. Галстук был повязан криво, рыжие волосы на затылке стояли торчком. Он сел на скамью по другую сторону прохода и, кажется, не заметил нас с Джейком. Он уставился на гроб Бобби, и я слышал, как его легкие всасывают воздух, будто кузнечные меха.
Наконец-таки появился отец. Он вышел из своего кабинета, одетый в черную мантию и белую столу. Отец был статный мужчина и в пастырском облачении выглядел впечатляюще. Проходя мимо четы Коулов, он остановился и поговорил с ними вполголоса, а потом встал за кафедру.
Ариэль закончила пьесу. Мать поднялась. Ариэль снова положила руки на клавиатуру, собралась с мыслями и заиграла. Мать закрыла глаза и приготовилась петь.
Когда она пела, я почти что веровал в небесный рай. Кроме прекрасного голоса было в ее пении еще что-то, трогавшее до глубины души. Да, пела она так, что, стоило ей захотеть, — заплакал бы и деревянный столб. Или люди стали бы смеяться и плясать, влюбляться и уходить на войну. Перед тем, как она запела, тишину в церкви нарушал лишь ветерок, шелестевший в открытых дверях. Коулы сами выбрали, какое песнопение будет звучать во время службы. Выбор был странноватый и исходил, вероятно, от миссис Коул, чьи предки были из южного Миссури. Она попросила, чтобы моя мать спела спиричуэл «Колесница небесная».
Наконец мать запела, и то была истинная отрада. Она пела медленно и выразительно, донося самую суть этого великолепного спиричуэла и словно бы возвещая о небесном рае, и лицо ее было спокойным и умиротворенным. Я закрыл глаза, и ее голос осушил мои слезы, обогрел мое сердце и убедил меня, что Бобби Коул возвращается домой. Я почти порадовался за него, милого мальчика. Больше ему не придется беспокоиться о постижении мира, который все равно остался бы для него непонятным. Не придется сносить злые насмешки. Не придется думать о том, каким человеком он вырастет и что станет с ним, когда его престарелые родители больше не смогут его защищать и опекать. Пение моей матери уверило меня, что Бог забрал Бобби Коула из лучших побуждений.