Полицейский участок находился на городской площади. Это было старейшее здание в Нью-Бремене после Первой евангелическо-лютеранской церкви. И то, и другое здание было выстроено из гранита, который добывали неподалеку от города. Припарковавшись, отец сказал:
— Вы оба остаетесь здесь.
— Мне надо в туалет, — проговорил я.
Отец метнул в меня испепеляющий взгляд.
— Извини. Не могу терпеть. — Мой голос звучал виновато.
По тому, как быстро отец согласился, я понял: он смертельно утомлен.
— Ладно, идем. И ты, Джейк.
Я еще никогда не бывал в полицейском участке, но это место всегда сильно действовало на мое воображение. В реальности оно оказалось грязной комнаткой, освещенной люминесцентными лампами, и не сильно отличалось от дедовского бюро недвижимости — пара письменных столов, картотечный шкаф и стенд с плакатами. Правда, пространство вдоль восточной стены занимала зарешеченная камера, и в ней сидел заключенный.
— Спасибо, что пришли, мистер Драм, — сказал полицейский.
Они пожали друг другу руки. Полицейский Клив Блейк выглядел моложе, чем отец, и носил очки в тонкой золотой оправе, из-за которых с обескураживающей прямотой смотрели его голубые глаза. Ночь была чертовски сырая, но униформа на нем выглядела чистенькой и опрятной.
— Не поздновато ли для мальчишек?
— Спать невозможно, — ответил я полицейскому. — Слишком жарко.
Джейк не сказал ничего, — он всегда отмалчивался, когда опасался, что начнет заикаться на людях.
Я узнал человека в клетке — Моррис Энгдаль, мерзкий тип. Черные волосы, собранные в куцый хвост, и черная кожаная куртка. Он был на год старше моей сестры, которая только что выпустилась из средней школы. Энгдаль школу не окончил. Говорят, его выгнали за то, что он нагадил в шкафчик девчонке, которая отказалась пойти с ним на свидание. Он ездил на самой крутой тачке, какую я только видел — черный «форд» 1932 года с заднепетельными дверцами, блестящим хромированным радиатором, толстыми белыми шинами и нарисованными на бортах языками пламени — казалось, будто машина и вправду охвачена огнем.
— Да это же пердун Фрэнк и Хауди-Ду-Ду-Ду-Дуди! — сказал Энгдаль. Говорил он невнятно, шлепая толстыми губами. Он злобно уставился на Джейка из-за решетки. Под глазом у него темнел синяк.
— Как де-де-делишки, отсталый?
Как только Джейка не обзывали из-за его заикания. Казалось бы, это должно было его задевать, но обычно он только замолкал и таращил глаза.
— Джейк не отсталый, мистер Энгдаль, — спокойно произнес отец. — Он просто заикается.
Я удивился, что папа знает Морриса Энгдаля, — они вращались в несколько разных кругах.